Вообще, 1920—1921 годы были тяжелейшими для города и его жителей. Петроград стал первым городом, где был введен так называемый классовый паек. Суть классового пайка сводилась к делению всех граждан на категории соответственно их социальному положению. Рабочие тяжелого труда, красноармейцы и их семьи зачислялись в высшую категорию и получали более высокую норму пайка, рабочие менее тяжелого труда получали паек урезанный. «Нетрудовому элементу» паек либо вообще не выдавался, либо был невероятно мал. Студентам тоже приходилось туго. До 1921 года по карточкам им выдавали всего 100 граммов хлеба в день. Приходилось подрабатывать. Ситуация улучшилась только в марте 1921 года, после перехода страны к Новой экономической политике. Карточки отменили, была разрешена свободная торговля.
Хозяйка квартиры, где обосновались первокурсники, поначалу была приветлива и любезна с новоявленными студентами, приехавшими в Питер из разных городов России. Игорь Демянцевич – из Кисловодска, Саша Куимов – из Уфы, и неизвестно откуда – Авраам Юзефович. Хозяйка выдала студентикам кровати, шкаф для одежды, круглый стол, посуду. Но однажды, когда во время дружеской потасовки, устроенной заводилой молодецких игр Игорем Демянцевичем, ребята разбили хозяйский будильник, она их выгнала. Пришлось искать новую квартиру. Особой дружбы между жильцами не было. Дядя Авраама Юзефовича иногда присылал племяннику продовольственные посылки из-за границы, но Авраам был жаден, с ребятами не делился, и тогда соседи наказывали его за скупость. Кашу из кукурузы, которую они варили в огромной кастрюле, хлебали все вместе, а сало Авраам ел в одиночку. Тогда друзья самовольно отреза́ли от шмата небольшой кусочек и умыкали у «буржуина» немного печенья. А однажды с мундира, подаренного дядей любимому племяннику, срезали все металлические блестящие пуговицы. Чем закончилась эта студенческая «шалость», история умалчивает.
Годы учебы отца были наполнены до предела. Лекции, семинары, практика, общественная работа – он был ответственным секретарем комсомольской организации института, позже – членом горкома комсомола. И культурную жизнь столицы, до которой отец и его друзья были особенно охочи, тоже не откладывали в сторону. В середине 1920-х годов в Питере в бывших дворцах царской семьи были созданы десятки новых музеев. Открыт доступ в старые: Эрмитаж, Русский музей, дворцовые музеи-парки в Петергофе, Царском Селе, Гатчине. Продолжали работать и старые театры, появлялись новые. Только успевай посещать! В эти годы Петроград, безусловно, был еще и литературной столицей России. В большом количестве издавались газеты и журналы, создавались новые литературные объединения и общества. В 1924—1926 годах отец состоял в литературной группе сельскохозяйственного института, где вместе с Михаилом Яковлевым, Александром Куимовым и Игорем Демянцевичем пробовал себя в поэзии. Друзья устраивали в Ратной палате, которая в те годы играла роль культурного центра Царского Села, литературные вечера, куда приглашали видных писателей и поэтов. На один из таких вечеров был приглашен Вячеслав Шишков, на другом читал свои рассказы Михаил Зощенко.
Но особое внимание студентов привлекли два литературных вечера, на которых выступал Сергей Есенин. Было это в 1924 году. Первый раз на встречу со студентами Есенин приехал с Николаем Клюевым, второй – с украинским поэтом Иваном Приблудным. Клюев – благообразный сорокалетний поэт, подстриженный под горшок, с окладистой бородой, в темно-синей поддевке и смазных сапогах, читал стихи очень скучно, на манер попа, и молодым начинающим «литераторам» не понравился. Другое дело Сергей Есенин! Его выступление было принято с восторгом, ему аплодировали, и он все читал и читал, еще и еще. Но более всего отцу запомнилось второе выступление Есенина в Ратной палате осенью 1925 года. На сцене Есенин появился вместе с Иваном Приблудным. Сели они вдвоем, рядышком, перед ними на простом деревянном столе стояла бутылка с вином и два граненых стакана. Свое выступление поэты начали сидя, спели песенку «Возвращение на Родину», сочиненную Иваном Приблудным. Пели складно и растрогали слушателей до слез. Речь в песне шла о возвращении солдата с империалистической войны в родную деревню, где все оказалось в запустении. «Сколько раз обошел, никого не встретил, только в крыше сверчком копошился ветер», – отец часто вспоминал слова этой песни. Пару лет спустя отцу на глаза попалось это произведение, напечатанное в одном из тогдашних литературных журналов, и вырезка из того журнала до сих пор хранится в его архивах. Песню поэтам пришлось петь два раза: так она пришлась по душе студентам, выходцам в основном из бедных крестьянских семей.
Читать дальше