Дмитрий Ланев - Гражданская ответственность

– Слезь с моей табуретки, – взвизгнул Валентин Петрович и сделал новую попытку шагнуть вперед, но зашатался и снова ухватился за дверной косяк.

– Где хочу, там и сижу, – ответил парень, нисколько не смутившись. Прикрытый от стариковского гнева настиным телом он почувствовал себя в безопасности и удовлетворенно прикрыл веки.

– Уколотый, – подумал про него Павел. Он уже подумывал, не пора ли вмешаться и увести Валентина Петровича в его комнату. Это был самый простой способ установить равновесие в квартире. Забавно, но такое равновесие совсем не похоже на гармонию. Пожалуй, мир (в политическом смысле) – это взаимное терпение двух врагов, а гармония – свидетельство единства и форм, и содержания.

– Ты, чертова задница! Гад-демократ! Скажи своему хахалю, чтобы убирался! – снова завопил Валентин Петрович, первую часть фразы, обратив к парню, а вторую к Насте.

– Сам ты задница! – парень приподнялся, спустил джинсы и повернулся к Валентину Петровичу своей оголенной пятой точкой.

Терпеть подобные жесты вблизи своей территории Павел не считал возможным. Поэтому он немедленно направился к плите и жалобный взгляд Насти его не остановил. От только обошел ее, и взял парня за футболку, которая, натянувшись, затрещала.

– Отходи, Паша! – вдруг крикнул Валентин Петрович, и Павел инстинктивно оглянулся на него.

И вовремя. Валентин Петрович собрался с силами, выпрямился, взмахнул рукой и сильным, как порыв осеннего ветра, движением, отправил свою бутылку из зеленого стекла, заткнутую обернутой в тряпку пробкой, в парня. Но не попал. Бутылка пролетела мимо головы счастливо пригнувшейся Насти, мимо увернувшегося Павла, и разбилась о стену, забрызгав все вокруг своим содержимым. Мгновенно запахло керосином – в буквальном смысле, а на разлившуюся лужу перекинулся огонь с плиты.

Настя закричала что-то нечленораздельное и опрокинула кипящий чайник с плиты на горящую лужу. Потом выскочила из клубов пара и как испуганная кошка спряталась за спиной Павла, который уже отошел к противоположной стене и разглядывал битву перед собой с неприкрытой злобой. А Валентин Петрович все же обрел второе дыхание, добрался до парня, схватил его за шиворот горящей футболки и возил его лицом по полу, не обращая внимания ни на его вопли, ни на боль от собственных ожогов.

– Тушить надо, – жалобно зашептала Настя.

– Водой не погасишь, – ответил Павел. Он почувствовал, как что-то неодушевленное, но верно мыслящее внутри него начинает отдавать команды, и с неожиданной легкостью подчинился этому внутреннему голосу.

Это был инстинкт выживания, подающий голос только в минуты острой опасности – перед огнем, прущим вражеским танком или при панике на бирже. Инстинкт выживания вида. Вида, или поколения. Павел толкнул Настю к выходу из кухни, приказал взять документы и деньги и выйти на улицу. Сам он управился за одну минуту – сунул в карман пачку своих скопленных «баксов», накинул куртку, обулся и вышел из квартиры с телефоном в одной руке и с коробкой, в которой хранил весь свой архив (паспорта, дипломы, документы на комнату и машину) под мышкой. Сбегая по лестнице он успел вызвать пожарных по сотовому телефону.

Два часа спустя Павел сидел в своем автомобиле, перегнанном на противоположную сторону улицы, и наблюдал, как пожарные заканчивают работу, сворачивают шланги, курят возле красных боков машин. Предварительные показания он успел дать, получить повестку для более подробного дознания – тоже. Он уже позвонил знакомым и снял на неопределенное время квартиру, куда и собирался ехать. Он также видел, как вынесли двое носилок с полностью закрытыми телами. Не уезжал же он до сих пор по двум причинам: после ухода пожарных надо было запереть квартиру, и, кроме того, нужно было что-то делать с Настей, которая выскочила на улицу, в мокрые лапы ноября в одном халатике и шлепанцах. Пока, он это видел, ее пригрели пожарные в командирском УАЗике.

Прошло еще пятнадцать минут ничем не наполненного ожидания, и, наконец, пожарные собрались и уехали. Красный командирский УАЗ выпустил клубы дыма из выхлопной трубы и тоже медленно стал пробираться сквозь уже поредевшую толпу зевак. Перед этим он приоткрыл дверцу и выпустил Настю, которая шагнула в снег и даже не поморщилась, вероятно, еще пребывая в шоке. Ее взяла под руку дворничиха в оранжевом жилете, и они вдвоем направились в сторону арки и подъезда.

Тогда Павел снова открыл дверцу машины, снова ступил в серую сырую хлябь под ногами, и надавил на гудок, совершенно справедливо ожидая, что Настя оглянется, остановится, оторвется от тетки в оранжевом жилете, и подойдет к нему.