Станислав Мишнев - Мачеха-судьба

– Пей. С того году стоит, всё одно протухла.

– Не желаю, Марфа Карповна. Шеф, сказывают, выпивающих не любит.

– Надо же? Это хорошо. Тогда, – тёща заткнула четвертинку свернутым клочком газеты, убрала от греха подальше. – Тогда держись. Я ведь вам с дочерью и внучатам одного добра-здоровья желаю, десять лет как на пенсии, а ворочу, что ломовая лошадь. Все эти годы тебя терплю, срываюсь, бывает, вдруг да там, – устремила глаза к небу, – ангелы и зачтут? – На миг теща как ослабела терпеньем. – Скажи, прямо, ты любишь жизнь?

Трафлин смешался в недоуменном помышлении: чего это тёщу в сузём болотный поволокло? Что за отвлекающий маневр? Уж не заболела ли? А вдруг… умирать собралась, сберкнижку откажет?

– Кто жизнь не любит, все любят.

– Оно так. У каждого свои тараканы в голове. Боже, как велик мир, неохватен мир! Качает мир к морю-океану, и мы в нём качаемся. Ночами сплю худо, прислушаюсь к своим мыслям, где только не побываю, с кем только не поговорю. А годы идут, идут… Какого мармеладу ты хочешь от жизни?

У зятя перехватило дух от такого резкого скачка. Что такое сказать, чтоб сказанное размягчило суровое сердце Марфы Карповны, он не знал. Не скажешь, мол, когда ты спишь, мамаша, хриплый клекот сотрясает весь дом.

Скорее всего, теще ответ зятя был не особо нужен.

– Виновата перед тобой, Трафлин, хотя и виноватой, опять же, не считаю, – продолжила говорить тёща. – Слабый ты человек, квёлый до жизни. Вот за то и не люблю тебя. Ты бы с молодых лет себя не жалел, птицу удачи за хвост держал, ты бы (язык так и чесался дать наводку на сырьевой склад и шуструю бабенку)… Сказ такой: в одном стремени стой! Хватит бегать! И остригись. Ну, будь ты человеком, из конца-то в конец! Поглядись в зеркало: псина-образина, да и только. Раскинь сельсоветом: кто деньгу зашибает, тот и стриженый наголо.

Трафлин Пупин временно принят (испытательный срок – месяц) на должность вахтера на проходной. Место работы – тесовая будка. Хозяйское добро – железная калитка и полосатый шлагбаум. Четырнадцать шагов по прямой, двадцать, если приспичит отлучиться по малой нужде. Подручный вахтера – лохматый пёс с испорченным конфетами голосом. Предполагаемая первая получка в конце квартала. Мужики подкололи: первая может быть и последней, всё зависит от лесных делянок и курса зелени на мировых торгах.

Остригся под Котовского.

Теща стрижку нашла хорошей.

– А черепок не наварист, – всё же передёрнула ноздрями.

Вернулась из областной больницы Валентина. Вроде вылечилась, вроде нет. Домашние не поймут, что с ней стряслось. Замкнутая стала, растерянная, всё из рук валится. У окна сидит, на дровяной сарай глядит, и платок к глазам прижимает.

– Да что с тобой, доча? – идёт на приступ мать.

– Уеду я. Устала от всего… Надо и для себя когда-то пожить.

– Куда ты уедешь? Кто тебя ждёт, горе ты моё?

– Позвоню, подъедет на машине…

И выплакала дочь свою тоску. Оказывается, в соседней палате лежал Ваня, – в произношение имени незнакомого мужика дочь вложила столько нежности, что мать отшатнулась. В молодости один парень Ваня подарил ей букет цветущей черемухи, она нюхала и порхала по облакам, так была счастлива. Ваня вдовец. Всегда выбрит, приветлив, у него трехкомнатная квартира, дача с бассейном, а машина! Какая шикарная машина! Он вовсе не старый, хмельное потребляет только по церковным праздникам. Все дни за Валентиной неотступно ухаживал. Она на процедуры, он у дверей сидит. Она анализы сдавать, он готов всю кровь за неё сцедить! Чувствовала она это приставание, а возразить не могла, будто загипнотизированная.

– Ой, Валька! Старший парень в армию весной пойдёт, малый учиться желает… Это надо же! Не дело задумала, ой, не дело!

Погода стояла мерзкая. Сырой снег, разносимый ветром, слепил глаза.

Трафлин нёс службу надлежащим образом. Издали смотреть на пугало, на привалившийся к стене снеговик как-то жалко. Ближе – нос да глаза торчат из белого савана. Ни машин, ни прохожих, лишь пёс лежит под шлагбаумом клубочком. Снеговик и день на улице истуканом стоит, и неделю мает.

Неслышно шуршат автомобильные шины. Это подкатывает на машине босс.

Пёс неохотно покидает обтаявшую ямку.

Босс опускает стекло, свистом подзывает работягу.

– Завтра на сушилку, – говорит. Отламывает кусочек шоколадки, толкает в рот. – Смотри за температурой на выходе.

– Спасибо, – лязгает зубами окоченевший работяга.

– Ешь на здоровье.

Трафлину бы радоваться, ухмыляться: на повышение пошёл, а Марфа Карповна согнутым пальцем из комнаты на улицу манит, подальше от лишних ушей.