Крапива - Нулевые дети. Рассказы

Наконец женщина обогнула ряд деревянных сараев, прошла сквозь густые заросли каких-то кустов и скрылась в подъезде продолговатого полудеревянного здания. Майна огляделась. Несколько таких бараков тёрлись боками друг о друга. В зарослях колючих кустов копошились то ли дети, то ли подростки. Их мат отражался от грязных стен и усиливался в своей боли.

Майна поёжилась. Её одежда здесь не просто выделялась – притягивала опасность.

– Вы что-то ищете? – сзади прозвучал неожиданно нежный, ласковый голос. Майна обернулась.

И отключилась.

Дальнейшее помнила плохо. Одна мысль неотвязно пульсировала в помутившемся сознании: «Они не должны найти крылья! Не отпускай волю. Не выпускай крылья. Они не должны увидеть крылья!»

Остальное мелькало более смутными образами, чем идеи в первородном бульоне. Её раздели – это точно. Потом она лежала в куче тряпья рядом с обжигающей батареей и еле тёплым телом. Живым ли? Пыталась уползти, но ногу держало что-то холодное, тяжёлое.

Кололи.

Кололи иголками и вводили то, от чего свежеобретённое сознание растворялось. И женщина. Серая женщина снова и снова появлялась перед глазами и улыбалась. Зачем она держит её здесь? Что ей нужно? Нельзя выпускать крылья!

Кормили чем-то противным, жирным, называли «шкодливой сучкой». Вытирали рот и вливали воду. Закашливалась. Тело болело и жгло. Удерживать крылья становилось всё сложнее.

Однажды, неизмеримое время спустя, всё изменилось.

Серая женщина исчезла. Она не приходила всю ночь и день после, и сознание стало возвращаться. Но вместе с ним пришла жажда. И ей нужна была не вода. Она вообще не нуждалась в еде и питье. Сейчас новенькое тело требовало чего-то, о чём она не знала. Тёрла ноги и пыталась зарыться поглубже в тряпки. Свет, проникавший через мутные стёкла, слепил. Наконец стала чихать и чихала, пока тряпки рядом не зашевелились.

Еле тёплое тело вылезло на свет. От него разило.

– Чё, ломает? – усмехнулось тело.

Его эмоции ей были недоступны. Майна уже ничего не могла почувствовать.

– Кто ты? – первые слова прозвучали хрипло и страшно.

– Мать скоро вернётся, – тело достало откуда-то сигареты и закурило. Немного подумав, даже протянуло ей одну.

Она снова попробовала отползти. Тело настаивало:

– Курево отвлечёт малясь.

Взяла, раскурила, закашлялась. Но и правда отвлекло.

– У тебя перья, зая.

Испугалась, попыталась посмотреть за спину – неужели выпустила?

Но тело протянуло синевато-серую руку к волосам. Отшатнулась, но недалеко. Рука сняла что-то с головы.

– Зачем я здесь? – потрогала то, что держало ногу, – ржавую велосипедную цепь.

Тело теребило в пальцах длинное белое перо и задумчиво пускало дым вверх. Дым закручивался и расползался вдоль подоконника.

– Как те сказать. Сначала мать думала, что с тебя можно чего продать. Потом – что ты мне понравишься. Ну типа как баба.

– Не нравлюсь? – снова прохрипела.

– Да ты ничё, не очкуй. Только на хрена мне баба, если есть ширево?

Майну трясло. Боль расплывалась и с ног уже перекинулась на спину. Она согнулась и обхватила колени.

– Что со мной? – проскулила.

– Ломка. Тебе мать мой герыч колола. По чуть-чуть. Но тебе хватило.

– Зачем?

– Да хер её знает. Она у меня немного того, с прибабахом, знаешь. Хотел бы я, чтобы она была нормальная, а меня никогда не ломало.

– Одно выбери.

Майна легла на бок и свернулась клубком, терпеть было невозможно. Она приготовилась умереть и вернуться домой. И пусть на прощание один наркоман выберет своё желание.

– Чё ты там бормочешь?

– Выбери одно желание, сожги перо. Исполнится.

Присвистнул.

– Может, ты мне глючишься? То-то мне не так херовастенько, как обычно.

– Проверь.

Огонёк проскочил по водянистым глазам наркомана. Майна с натугой села и прикрылась одной из тряпок – красной, как ярость. Прижалась к батарее: спину теперь жгло, но ветер из рамы холодил кожу, а изнутри поднимался тяжёлый, тягучий мороз ломки.

– Как тебя звать-то? – спросило тело.

– Майна. Так какое желание?

– Заковыристое имя. Есть у меня одна мыслишка.

Оно встало. Оголились колени в дырках спортивных штанов. Тело скинуло с батареи цепь, которая тянулась к его лодыжке, и поплелось прочь из комнаты. Тревога пробилась к Майне сквозь пелену наркотической жажды. Что он задумал? Озвученные желания были неплохи, потому она открыла секрет. Да и что этот обрубок человека мог натворить? Но одно дело, когда он прикован к батарее, и совсем другое, когда он делает вид, что прикован.