Людмила Терменёва - Игра в абсурд. Сборник рассказов и миниатюр от 40 авторов

– Де-е-ер-р-р, – вдруг вырвалось у птицы.

Пернатая от испуга сунула крыло в клюв, но было поздно: люди её услышали и заметили.

Хозяйка двора перекрестилась, запуталась в сапогах, бухнулась на колени аккурат возле чугуна и нечаянно толкнула закопчённый котелок.

– Горе-то какое, – завыла она, в десятый раз осеняя себя крестом, – мало нам беды, так эта кликуша мороз пророчит!

Её сын бросил хворост и юркнул в сарай, вытащив оттуда огромную лестницу, которую тут же приставил к липе.

Дерочка вздохнула и повторила:

– Де-е-ер-р-р.

Баба рядом с чугуном заплакала:

– Жили нормально, так нет, тварь эта поселилась рядом, дёргая беду. Может, и обошлось бы… а ведь кричит сволочь эта! И суп из-за неё разлила!

Парень подхватил длинную палку и, ловко перепрыгивая перекладины, добрался до гнезда птицы, которая, считалось, приносила плохие вести.

Он несколько раз пырнул в гнездо, и из него выпали 2 розовых птенца.

– Де-е-ер-р-р, – ещё раз крикнула птица и взмыла высоко в небо, оставляя своих детей, которые ещё не успели ни опериться, ни покрыться шерстью.

В грядущие морозы шансов у них всё равно не было.

Он знал, что колкость глаз не колет, но больше не захотел носить колючки. Устал таскать на своей спинке листочки и грибы. Ай, всё!

Теперь он Ёшик! Шипеть и шиковать он и не думал. Ёшик знал, что он художник, как Кандинский или Брюллов, но точно не хуже.

Ёшик собрал все краски лета и окунул свои ешовые ладошки в пузатую баночку. Охра, белила, гороховый и ультрамарин.

Штрихи, мазки, брызги. Полотно оживлялось с каждым прикосновением ешовых пальцев.

– Мой гештальт закрыт! – закончив писать картину, гордо оповестил собравшихся зевак Ёшик.

Косо смотрела утка, олень удивлённо вскинул бровь. Заяц, если мог, то покрутил бы у виска. И только ворона, сидевшая на ветке сосны, с интересом рассматривала холст.

– Да ну вас! – отмахнулся от соглядатаев Ёшик и достал новый холст. А ворона, распушив лисий хвост, полетела навстречу розовой луне.

Мораль – Учи Жи. Раскачай свою Ши. Или о чём тогда говорить?

За домом, в развалившемся сарае, жил странный код. Тихо жил, незаметно. Днём спал, ночью охотничьи угодья проверял и подбирал то, что другим было не надобно.

Жильцы дома побаивались его: шрамы, неровности, недосказанность. Мало кто знал, что под пиратской внешностью скрывался мягкий, как пластилин, кодик.

Сам код тоже мало что понимал про себя, но одно знал точно: про него сложили песню.

Странную и очень красивую песню.

Пела её Глафира Андреевна, семидесятилетняя одинокая дама, по понедельникам и средам, когда приходила домой с репетиции хора ветеранов.

Песне предшествовал ритуал: белая скатерть, запотевший графин из морозилки с прозрачной сорокаградусной жидкостью, селёдочка с луком и постным маслом, кусочек бородинского хлеба и рюмочка на тонкой ножке.

Проглотив «сладенькую» и понюхав колечко лука, свисающее с вилки, Глафира Андреевна открывала форточку, задёргивала тюль, садилась на старый табурет и, привалившись грудью к подоконнику, певуче зазывала жителя сарая.

– Кодi тэ, кодi тэ, кодi тэ гуляйтӧм. Кодi тэ, кодi тэ, кодi завлектӧм…

Код слушал, имя ласкало уши и поднимало настроение вместе с шерстью.

«Следующий сеанс связи, – понимал код, – в среду. Это скоро. Это послезавтра».

– Купил супермашку! Мне очень нравится! – сказал он радостно.

Его собеседница чуть не выронила из рук телефон. Она с трудом проглотила ком, образовавшийся в горле.

– Что-что ты купил?

Она всё ещё надеялась, что просто плохо расслышала.

– Да машку же! Правда, предыдущая машечка была немного потемнее. Но эта тоже хороша необычайно.

Лилия чуть не заревела в голос.

«Три года, целых три года я потратила на это животное!» – подумала она.

У них уже было подано заявление в ЗАГС, приглашения на свадьбу друзьям и родственникам тоже уже разосланы.

«О боже! Что обо мне теперь будут говорить? Дядя Абрам, тётя Сара разнесут эту новость по всему свету. Cвадьба расстроилась, потому что мне жених накануне свадьбы изменил», – с ужасом думала Лилия.

– Они настолько хороши, что я хотел было взять две. Глажу её по крутому боку, такие восхитительные изгибы…

«Как он смеет обсуждать со мной своих Машек?! А потом Сашек и Дашек? Сколько там у него ещё продажных женщин? Ненасытный самец!»