Людмила Терменёва - Игра в абсурд. Сборник рассказов и миниатюр от 40 авторов

А Книфе хотелось свободы! Новых нарядов! Путешествий! Знакомств!

«Комфорта» была тёплым местечком, что и говорить. Насиженным и уютным. Книфа никогда не была одинока. Многочисленная родня жила тут же, неподалёку. И гости навещали её. А кто-то даже называл её любимой и забирал с собой. Ненадолго.

Книфа старела и знала, как поступают с такими, как она, отжившими свой век.

– Так продолжаться не может, – со слезами думала она, отряхивая от пыли залатанное платье.

Всё изменил господин Хлучай. Он прибыл в «Комфорту» в сопровождении армии помощников и велел снять мерки со всех желающих.

Предстояло путешествие. Но никто не знал куда. И… Книфа решилась…

Прошло немного времени после того случая, а как изменилась её жизнь! Да её не узнать! Старость?! О чём вы? У неё нет возраста. Она может позволить себе любой наряд. А главное – она может оказаться в любое время и в любом месте, где её ждут. Стоит только нажать волшебную кнопку. Ведь её миссия – быть полезной.

А что же «Комфорта»? Она по-прежнему процветает. Стареющие подруги, знающие себе цену, всё так же шепчутся по вечерам и распивают чаи под старинным абажуром. Да там полно и молодых. И Книфа заглядывает к ним на огонёк похвастаться очередным нарядом, а то и задержаться на пару деньков, пока волшебная кнопка не позовёт её в путь.

Как думаете, в три часа день наполовину пуст или наполовину полон?

В три часа дня цифры перестали быть цифрами и стали пифрами. Теперь они не отсчитывают время, а гуляют сами по себе. Как кошки.

Пифры не указывают на возраст, не регламентируют время пробуждения и конец рабочего дня, не собираются группами и не делятся друг на друга. Они просто пифры. Не меньше и не больше. Пососкакивали со всех циферблатов, линеек, экранов, паспортов, кредитных карт – и были таковы.

Лежебочат себе на солнышке в ромашковом поле, листают страницы в произвольном порядке, выдувают бессчётное лучишество ягодных коктейлей и поют песни.

Как считаете, в мире пифр стало бы лучше?

Табуретка решила уйти.

Думала долго. Минут восемь.

Нацарапала прощание саморезом по подоконнику.

Взяла псевдоним, вырезав на ножке криво: ТАБУРЕШКА.

– Всегда мечтала об имени Шанель, – воздушный поцелуй полетел в трюмо, потерял балласт, вляпался в обивку кресла.

Табурешка решительно переминалась с ноги на ногу в дверном проёме, бубнила считалочку. Захотела сразу всё. Эников, беников и вареников.

Храп комода выстрелил Табурешкой за пределы мебельного ангара.

– Это так по-чешски – уйти, не почувствовав славы, бросить концы в траву, остаться голодной после сна, не солоно спавши, и с горячей головой окунуться в пожар водоворота жизни.

Столб ответил свинским молчанием, и Табурешка побежала по проспекту Гагарина.

– Не прощаюсь! – бросилась в подворотню.

Прекрасный собеседник, сразу видно человека с образованием!

…Утро разрывало СМИ новостями из города П:

«Табурешка в гостях у мэра…»

«Уроки риторики и осознанного гербария с Табурешкой в день города П…»

«Жители города П голосуют за Табурешку…»

А вечером сторож Абрам Иванович проиграл в шашки комоду, закупорил бутыль с уайт-спиритом, проветрил помещение мебельного цеха.

И бросил пить, курить и материться разом.

На поверхности засохшего вулкана стоял стол, рядом ютились воробьиные пёрышки и восседал на краешке дор.

Неказистый сверчок-дор был не стар и даже очень-преочень немолод. Он каждый день просил мать отдать ему стокилограммовый поезд, чтобы улететь на первом облачке в страну невиданных чудес. Ему очень хотелось найти заблудшие налету думы, и гудок поезда как нельзя лучше смог бы ему в этом помочь.

Мать у дора – весьма почтенная сверчиха – была в преклонном возрасте и ничуть не преклонна.

Поезд был ей и самой нужен, для ощущения собственной нужности.

«Зачем тебе эти думы?! – твердила, присвистывая, она. – Так стало неспокойно без них, что я забываюсь и живу спокойно дальше».

Дор, медленно покачиваясь на торчащей из стола щепочке, взывал к непонятному объекту, заблудившему его думы, и нескончаемо дул.

Неугомонная забота поиска придавала ему значимости.

Мать восхищалась, а сын почётно переливался в лучах славы.

Даже стих придумался: