Владимир Марушкин - Инверсионный шлейф

Открылась дверь кабинета.

– Самойлов. Иван, кажется? Зайдите ко мне, – вежливым тоном пригласил начальник ВЛЭК, а по совместительству и офтальмолог, которого Иван прошел вчера. – Татьяна Леонидовна, позовите всех врачей, пожалуйста, – обратился он уже к лору.

Женщина неуклюже заковыляла по коридору, открывая двери кабинетов и приглашая всех медиков на внеочередной консилиум в кабинет председателя.

Иван остался один. По ту сторону баррикад был полный состав врачей комиссии, его страх и заикание. А здесь – только он и его несбыточное желание летать. Он не то чтобы не любил врачей. Просто специфика летной работы с самого начала, еще на «абитуре», приводит к некоторой опаске к этим людям в белых халатах, так как они в любую минуту при прохождении комиссии могут найти у тебя какую-нибудь гадость, из-за которой тебя или спишут, или не примут в летное училище. Ведь не зря же у некоторых здоровых летчиков на ВЛЭК поднимается давление, когда какая-нибудь «важная тетя» – терапевт – достает тонометр. Пилот здоров, у него все в порядке, но он волнуется, это психологический барьер, «боязнь белого халата».

Немного помедлив, Самойлов постучал в дверь с надписью «НАЧАЛЬНИК ВЛЭК», чувствуя, что этот бой он проиграет и у него ничего не выйдет. Все тело было напряжено, от кончиков пальцев до самой макушки, в груди щемило от волнения. Иван не помнил, как это называется по-научному, но чувствовал всем своим человеческим нутром этот страх говорить.

– З-з-здравствуйте, – зачем-то второй раз поздоровался Иван, начиная с небольшой запинки, понимая, что сейчас провалится под землю.

– Заходите, Самойлов, присаживайтесь, – указывая на стул в середине большого кабинета, сказал начальник.

Постепенно стали подтягиваться врачи: заходя в кабинет председателя, они с интересом поглядывали в сторону угрюмого Ивана. После того как все собрались, начальник начал говорить, и шепот стих.

– Мы понимаем, Самойлов, ваше рвение в небо, романтику, так сказать, вот и отец у вас военный летчик, – заглянув в личное дело, произнес он. – Но и вы поймите, что с дефектами речи в пилоты не берут. Вот если бы вы уже летали, то можно было бы найти индивидуальный подход. Мы рассмотрели бы, как мешает этот дефект вашей летной работе, и, убедившись, что проблем с радиообменом это не создает, допустили к полетам. Но вы, Иван, к сожалению, только абитуриент, и с любой степенью заикания мы принять вас не сможем.

Иван сидел, не отводя взгляда от узора на паласе, которым был застелен пол кабинета, весь красный и замученный. Да, он все понимал, все знал, ведь такое повторялось уже не первый раз. Слова начальника ВЛЭК больно резали по душе.

– Мы дадим вам еще один шанс, правда, конечно, это уже ничего не изменит, но все же не столько для вас, сколько для нас, для подтверждения диагноза. Возьмите, – он протянул лист формата А4 с четверостишиями и всевозможными детскими скороговорками. – Читайте.

Сердце часто заколотилось, Ивану показалось, что оно сейчас выпрыгнет из груди. Холодные капли пота медленно и неприятно покатились от шеи за воротник.

– Союз Советских Социалистических Республик, – начал он, ловя на себе внимательные взгляды присутствующих, – К-к-карл у Клары украл кораллы, а К-клара у Карла украла кларнет. Четыре черненьких чумазеньких чертенка чертили черными чернилами чертеж. П-п-п-привела я солнце за свое оконце, к потолку подвесила, ст-стало в доме весело. Т-т-триста тридцать т-третий разворот н-на триста тридцать три г-град-дуса.

– Достаточно, – остановил начальник. – Ну вот, товарищи, я думаю, вы все согласитесь, что заикание присутствует, и мы ничем Самойлову не сможем помочь.

– Конечно, Андрей Семенович, мы тут ничего не можем сделать. Пропустив его сейчас, мы совершим преступную халатность, – вмешалась Елена Григорьевна, врач-терапевт. Присутствующие в кабинете одобрительно закивали, только Иван сидел, уткнувшись в пол, для него все было кончено. Еще один год подготовки, год ожидания, но мечта снова осталась несбыточной, надежда, как песок сквозь пальцы, покидала его с каждым мгновением.

– Все свободны, товарищи, – сказал Андрей Семенович и написал в медицинской карте Ивана: «К ЛЕТНОМУ ОБУЧЕНИЮ НЕ ГОДЕН».

Поезд, редко постукивая колесами, медленно катился вдоль платформы и, прошипев тормозами, наконец, остановился. Из вагонов повалил народ, заполняя полупустой перрон. Появились проводники в синих костюмах и носильщики с большими тележками и жетонами на груди. Приятный женский голос объявил о прибытии скорого поезда.