Анастасия Н. - Я кажусь снаружи, а живу внутри

Когда мы зашли, бабушка уже накрыла на стол. Завтрак был прекрасным. Пышка съев свой завтрак стояла у ног и прищурив глаза громко мурчала.

– Как твои дела бабушка, ты здесь не скучаешь?

– Что ты! У нас здесь никто не скучает! Вот вчера утром мы пересаживали фиалки с Марьей Федоровной. Замечательные фиалки в этом году! В прошлом году мы высадили лишь по одному листику, а вчера пересадили по кустику уже по десять-пятнадцать листочков в каждом! Так вот, когда мы их пересаживали, из нашего птичника удрала канарейка, она полетела прямо в большой зал зимнего сада так что скучно не было. Мы до обеда пробегали с сачком, по очереди отдыхая и пытаясь поймать эту вредную птичку. Так что думали, что пересадим к обеду, а управились лишь к вечеру. Непременно зайди к нам в сад. Вот-вот расцветут китайские розы, у нас их двадцать видов, ты будешь в восторге.

– Обязательно зайду, бабулечка. А мы не опоздаем на утреннее выступление? Уже без двадцати десять.

– О, не переживай, Михаил Федорович наверняка еще надевает носки на стулья.

– Какие еще носки?

– Ну, у нас новая мода, вязанные носки на стулья, поскольку без носков стулья царапают новый паркет!

– О, так у вас новый паркет в музыкальном зале! А я смотрю у тебя тоже новые полы.

– Да, в конюшнях перекладывали стойла, поэтому наши полы поснимали и отправили туда, а нам постелили новые. Ох, и мусора же было!

– Ничего, зато теперь в доме приятно пахнет липой.

– Да, уж!

Бабушка отложила свое шитье – красивую наволочку, на которой уже появились цветы и листья, и понемногу вырисовывались стебельки. Спрятав пышки от Пышки, некоторые та со страдальческим взглядом проводила в шкаф, бабушка пошла переодеваться. Через пять минут она явилась в бежевом платье с вязанными воротником и манжетами.

Мы опять вышли на аллею, где уже было достаточно много людей и потихоньку пошли в сторону дома музыки, который находился рядом с птичьим двориком. Между листьев высоких деревьев падал мягкий свет. С другой стороны, где-то в кустах, тихо пробежал летний трамвайчик.

Маленькие «бандиты» с огромными воздушными шарами, пробежали мимо нас, пытаясь обогнать друг друга.

– Возле зала уже много людей.

– Да, а если бы все было готово, то они уже были бы в зале, уже пять минут одиннадцатого, – метко подметила бабуля. – Какой нахал! Он свой паркет любит больше чем цветы!

Как член клуба цветоводов бабушка недолюбливала Михаила Федоровича, поскольку тот запрещал ставить цветы в музыкальном зале, отшучиваясь тем, что в зале будет слишком много прекрасного: и музыка, и цветы… Бабулечка все же не сдавалась и при каждой встрече припоминала, что в музыкальном доме слишком много пустых углов.

– Какой кошмар, он до сих пор обувает эти несчастнее стулья! – доносилось из толпы.

– И сколько осталось? – спрашивал кто-то.

– Еще десять! – выкрикивал тот, кто стоял ближе к окну.

– Пора прекратить это безобразие! Он задерживает концерт в пятый раз. Это никуда не годится!

– Мама, а я успею на урок математики?

– Конечно родной, посмотри вон под то окно. Твой учитель математики тоже здесь. Он похоже пересчитывает сколько носков осталось.

– Все! Он надел все! – закричал, как оказалось, учитель математики.

Все резко стали выстраиваться в стройную очередь. В окне виднелся человек в белой рубашке и серых брюках.

– Сегодня выступает Стриж, – донеслось уже из очереди.

Двери распахнулись. На улицу стремительно выскочил невысокий пожилой человек в бежевом пиджаке в серую клеточку и серых брюках. В кармане пиджака виднелся белый носовой платок.

– Боже мой! – возмутилась бабушка, – вокруг столько прелестных цветов, которые можно прикрепить в петлицу, а он засунул себе в карман эту неприличную вещь!

Этот пожилой человек и был Михаилом Федоровичем, который так долго надевал носки на стулья.

– Приглашаем Вас на утренний концерт. Выступает Илья Стриж. В программе Шопен!

Люди постепенно заходили в зал, подошла наша очередь, за порогом я увидела идеально начищенный липовый паркет. Стулья были так же липовыми с подушками из серого бархата. И к моему удивлению в серых вязаных носочках!

Мы прошли и присели в третьем ряду. Стулья были невысокими и глубокими, даже казалось что это не стулья вовсе, а кресла. К окну подошел пианист и задвинул белую тюль, так как солнце уже начинало светить ярче. Казалось, что это самый спокойный человек в зале. Он медленно присел за рояль и начал перелистывать ноты.