Денис Гусев - По направлению к Дну

Пьяница и весельчак едва не был казнен Тамерланом за строки: «Когда красавицу Шираза своим кумиром изберу // За родинку её отдам я и Самарканд и Бухару».

Был во всех трех, размен честный, железный старик зря кипятился. Везде огромные глаза пропастям, да пропасть перед ними для гяура.

Могила поэта – один из пунктов нашей программы. Я настоял. Может быть, дело в парке, но вокруг гуляет уж очень много молодежи. Представляете себе парк, например, вокруг могилы Нестора Летописца? У нас не каждый скажет, где похоронен Пушкин.

Девушки в платках похожи на черных матрешек. Кукольные, поголовно сделанные носики, алые губки, огромные глаза. Смешно семенят своими стайками и непрерывно щелкают друг друга на зеркальные камеры. Гид потом рассказал, что профессия архитектора – одна из самых популярных, поэтому фотография тоже в почете.

Говорят, что Шираз – как раз родина того самого винограда. Успели вывезти, пока в очередном порыве строительства скреп один шах не уничтожил все виноградники. Так была похоронена одна из самых старых традиций виноделия. Хотя, когда разговариваешь с представителями любого древнего народа, чьи карты на текущий момент оставляют желать лучшего, неизбежно попадаешь в армянский анекдот. «Знаешь Мертвое море? Мы убили».

В Ширазе, однако даже воздух по-прежнему слегка пьянящий. Юг – везде юг, и люди здесь куда веселее, шумнее и наряднее, чем в строгом Тегеране.

Одна «матрешечка» приближается и заговаривает с нами. Конечно, девушки здесь порой могут позволить себе улыбнуться, но такое поведение обескураживает. Оказалось, что мой скромный Вертер познакомился с ней в Интернете и рассказал о маршруте. Двух русских на могиле Хафиза было найти не так уж сложно. Помнится, при внутреннем перелете мы даже паспорта не доставали, гид говорил что-то вроде: «Эти беляши со мной».

Загадкой для нас осталось время, которое девочка прождала тут, – она ведь знала только день, когда мы будем в Ширазе.

«Шагенэ ты моя, Шаганэ!»

Facebook и Twitter в стране тогда не работали, потому что оппозиция там координировала протесты, а вот Tinder и Instagram – сколько угодно, а родину не трожь.

Моей поэтической реакцией на окружающее стало перечитывание персидских стихов Есенина. Было что-то настоящее в том, чтобы читать у красочных мозаик.

«Как бы ни был красив Шираз, // Он не лучше рязанских раздолий. // Потому, что я с севера, что ли».

По иронии судьбы, до моего трехлетнего романа с Рязанью оставался ровно год. Тогда же развивался другой: поскольку часть социальных сетей была закрыта, а Интернет появлялся нерегулярно, то по вечерам писал на Blackberry длинные письма девушке с большими глазами. Она думала, что интересует меня только размер глаз, и советовала найти свою Сорайю Бахтияри, а я искал самые подходящие ей стихи Бродского. Послушай женщину и сделай наоборот.

«Об этом ты не спрашивай, о мудрый мой Хафиз: // Вино да косы женские – вот мира глубина».

Вместо полей – горизонт даже не степи, не пустыни, а какого-то пространства вечности, истоптанного миллиардами копыт, сапог, легионерских сандалий. После Персеполиса и могилы Кира решаем сделать остановку и перевести дух, до ночлега еще несколько часов. Наш жеребец, а Саманд переводится ровно так, останавливается у придорожного кафе. Чай подают с сахарными кристаллами и ниточками шафрана. Кристаллики окрашивают кипяток в нежнейший желтый цвет с оттенком летнего цветочного луга. Я видел его с тех пор два раза. Один раз в бутылке идеального Мерсо, другой – в отражении заката на куполе главной мечети Исфахана в конце длинного базарного дня. Солнце грело мое лицо, фонтан рядом искрился прохладой. День был потрачен на поиск на базаре, когда-то самом большом в мусульманском мире, стариков, похожих на того чтеца Фирдоуси. Шкатулки из верблюжьей кости, миниатюры по старинной технике, какие-то масла, мешочек шафрана и сушеная роза – я вежливо, с поклонами, торговался через гида с почтенными старцами и чувствовал себя почти Афанасием Никитиным. Сколько бы ни прошло лет, то небо и переливы на глазуревых куполах мечетей навсегда останутся со мной.

Мы сидим на пластиковых стульях, согреваемся чаем и смотрим на сжимающуюся полоску марсианского заката.

Точно: у вечности аромат шафрана.

Мало что завораживает меня так, как раннее летнее утро в южном, удобного для человека размера, городе. Все просыпается рано, неторопливо – гул crescendo, в ритме морской волны. Мегаполисы же просыпаются рывком, там не сыщешь булочников с повадками сонных котов и дворовых котов с повадками олигархов. Оба вида не выдержат неестественного отбора большого города.