Виктор Зуев - Буферная зона

Едва дождавшись рассвета, я вскочил с кровати, умылся, попил чаю и стал прохаживаться вокруг стола, на котором лежал мой сверток, оттягивая осмотр столь драгоценной для меня находки.

Наконец решившись, я аккуратно развернул упаковку и вынул оттуда сложенную скатерть. Да, это была она, правда, не совсем белая, а со слегка сероватым оттенком, и запах старины расплылся по комнате. Я стал осторожно, не спеша разворачивать ее, разглаживая ладонями на сгибах, ощущая пальцами невидимые рубчики полотна и вдыхая чудные испарения, исходящие от древней ткани и напоминающие мне запах горящего можжевельника, сухой полыни и стираной хозяйственным мылом простыни. Длинная бахрома скатерти рассыпалась по столу, как колосья риса, просясь со стола вниз. Развернув и растерев многочисленные складки на скатерти, я раскинул ее во всю длину на столе.

И… Какая досада! Только сейчас я увидел в центре полотна два рыжих пятна, напоминающих по цвету ржавчину. Это были круглые пятна величиной с донышко стакана – видимо, кто-то неосторожно поставил на скатерть две баночки с вишневым вареньем, и они испачкали белое полотно, которое хозяйка, так и не сумев отстирать, отнесла на чердак подальше с глаз.

Что же делать? Как мне быть? Попробовать чем-нибудь вывести пятна? Бесполезно, ржавчина въелась так, что ее уже ничем не отстираешь. Ставить на это место какую-нибудь вазу с фруктами? А вдруг кто-нибудь переставит вазу и обнаружится изъян? Этого нельзя допустить, будет позор на мою голову. Хоть вырезай эти гадкие пятна. Я долго в отчаянье ходил вокруг стола, думая, что же можно предпринять, и вдруг у меня возникла идея: «А что если на скатерть нанести еще несколько таких пятен, и тогда они растворят среди себя эти два чудовищных ржавых пятна».

Я достал на этажерке коробочку с гуашью, размешал кисточкой в стакане похожий на ржавчину цвет и стал наносить на скатерть симметричные кружки. Закончив работу, я удовлетворенно оглядел обновленную скатерть: получилось неплохо, только кружки вышли не совсем круглыми и разных оттенков. Чтобы исправить этот недостаток, я решил нанести на скатерть в свободные места кружки поменьше, красного и синего цветов. Получилось гораздо лучше, но симметрия была нарушена: где-то было больше пятен, а где-то меньше. И я тогда стал заполнять свободные белые места на скатерти совсем маленькими кружками желтого и зеленого цветов. Получилось великолепно! Только вот рыжие пятна на фоне этой пестрой красоты по-прежнему портили вид.

«Что же делать? А действительно, надо просто взять и вырезать их, тогда всё станет на свои места».

Я взял маленькие кривые ножницы для стрижки ногтей и долго, тщательно отделял все рыжие пятна от скатерти, складывая вырезанные кружки в стеклянную банку как экспонат для кунсткамеры. Затем я поднял скатерть, встряхнул ее пару раз и придирчиво оглядел со всех сторон. Отлично.

Теперь скатерть стала похожа на коротенький невод, годный разве что для ловли мелкой рыбешки, да и то только в мутной воде на мелководье…

БУФЕРНАЯ ЗОНА

Скользить по лезвию ножа,

Дрожа от сладости пореза,

Чтоб навсегда зашлась душа,

Привыкнув к холоду железа.

Ульям Блейк

1

Мутная вода морского прибоя тяжело поднималась при приближении к берегу, как бы устало вздыхая после океанских странствий, и не спеша накатывалась на длинный пустынный песчаный пляж, пытаясь то тут, то там подальше выбраться на сушу, чтобы отдохнуть, но через несколько секунд шипя пеной, опять уползала, унося с собой мелкие камушки и ракушки. Шторм закончился ночью, но океанская мертвая зыбь по-прежнему гнала длинные волны с дальних морских просторов, которые при приближении к земле вздымались, упираясь в дно, и не желая останавливать свой бег, торопливо закручивались в пенистые гребни, недовольно урча от желания захватить всю узкую полоску пляжа. Серые тучи тащились по небу, низко нависнув над свинцовой водой, скрывая своим подбрюшьем горизонт, и добавляли мрачности морскому пейзажу после шторма.

И только в мокрой песчаной полоске, в кучках морского мусора и водорослей, выброшенных штормом, вольготно чувствовали себя разнообразные рачки, для них здесь всегда было много пищи в виде планктона и мертвых мальков.

Одинокая чайка медленно кружилась над неспокойным морем описывая зигзаги на одном месте. Она плавно поднималась вверх с восходящими потоками океанского ветра, поднявшегося после тропического циклона, затем скользила вниз, крутя головой по сторонам в поисках съестного на мутной поверхности, почти коснувшись воды, клювом подхватывала полудохлую рыбешку и опять набирала высоту. И так продолжалось бесконечное количество раз, что усиливало тоскливую сырость морской панорамы после шторма. Остальные чайки сидели на мокром песке многочисленными белыми комочками, а некоторые прохаживались вдоль прибоя, высматривая снующих в мокром мусоре рачков, и ловко склевывали их за секунду до исчезновения в морской пене. По самой кромке прилива торопливо бегали один за другим шесть куликов на тонких ножках, ища своими длинными клювами погибших рыбешек в выброшенных штормом водорослях.