Марика Девич - Дублер

– Ренат, а правда, чего ты с этим «ты слышишь»?

Актер хохотнул, приложив ладонь к уху:

– Ась! Что? С возрастом туговат стал.

Актриса взметнулась, выставив вперед пилку:

– Это что было? Ты на что намекаешь?

Актриса обвела взглядом съемочную группу, остановившись на реквизиторше, костюмерше и гримерше, которых называла про себя «бабарихи». Те хихикали друг дружке на ушко у стеночки, переводя взгляды с режиссера Доценко на актрису и обратно. Заметив взгляд актрисы, направленный прямо на них, как по команде, «бабарихи» разом замолкли и приняли невинный вид.

Шура прогудела:

– Так что, Сергей Владимирович, еще дубль?

Второй режиссер обратилась к гримерше:

– Поправь, Валь.

Валя отделилась от стены. Выпорхнула «хлопушка».

– Сцена двадцать четыре, дубль шесть.

Актерам поправили грим, в круге света они опять развернулись друг к другу. Режиссер, стиснув зубы, надел наушники. Оператор прильнул к камере, осветитель поправил свет.

– Тишина на площадке! Снимаем! Мотор!

Сценаристка Григорьева бросилась на стул позади режиссера, разглаживая на острых коленках помятые страницы сценария, и зашептала на ухо продюсеру Семагиной, не желая сдаваться:

– Нет, ну кто так играет? Они вообще понимают у вас тут, что они делают? Такое ощущение, что…

Продюсер бросила взгляд на Доценко и приложила палец к губам. Но было поздно. Режиссер недобро развернулся:

– Я сказал, уберите ее со съемочной площадки. Иначе уйду я.

Все опять замерли, Шура махнула оператору и осветителю – отбой, ребята.

Сценаристка открыла рот от возмущения, но Семагина мягко взяла разгневанную Григорьеву за рукав, вытягивая со стула к двери, успев выдать через ее спину режиссеру выражение «я все улажу».

– Жень, пошли, кофейку попьем.

Доценко рявкнул:

– Приготовились. Камера! Мотор!

Однако актер, бросив взгляд на часы, не выдал взор и заторопился.

– Пардоньте, девочки, за прерванный половой акт. У меня смена вышла. В театре ждут.

Шура и ассистент по актерам Даша застыли и перевели взгляд на Доценко. Актер принял как должное у костюмерши халат. Без всякого смущения, как взрослый сын, приехавший на каникулы в родительский дом, встал с кровати, показав молодой накачанный торс и мускулистые длинные ноги.

Ему подставили тапочки. Ассистент подсунула график.

– Завтра в восемь.

Актер развел руками:

– Завтра никак. Я говорил, у меня съемки у Микаелиди.

Ассистент Даша уткнулась в графики: как это она так косякнула? Актер прошаркал тапочками, обогнув кровать.

– Я побежал, Сергей Владимирович. До пятницы.

На стене календарь показывал вторник.

Режиссер откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Видимо, теперь он считал в обратном порядке от десяти до одного. День не задался.

Володька отодвинулся от камеры и обратился к осветителю Петьке:

– В Голливуде, я слышал, вообще запрещено сценаристов на съемки пускать. Любые контакты жестко пресекаются. Я считаю, правильно. Да, Сергей Владимирович?

Режиссер не откликнулся. А Петька охотно подхватил:

– А слышал, как Кэмерон с Харви вообще подрались прямо на «Оскаре».

Оператор заинтересовался:

– И кто кого?

Доценко выдохнул, поднялся, растирая поясницу, проводил недобрым взглядом в спину сценаристку Григорьеву, которой продюсер что-то успокоительное шептала на ухо у столика с бойлером, а та все норовила вывернуться из ее заботливых рук и вернуться, возмущаясь в адрес Доценко. Режиссер обрушился обратно на свой режиссерский стул, на котором так и значилось: «РЕЖИССЕР ДОЦЕНКО».

– Черт! Смена коту под хвост.

И крикнул:

– Давайте двадцать девятую, в той же локации.

Заботливо высыпав пакетики растворимого кофе в два пластиковых стаканчика с кипятком, Семагина отвела Григорьеву на безопасное расстояние, к широкому окну, за которым виднелись вывеска «СЪЕМОЧНЫЕ ПАВИЛЬОНЫ. КИНОКОМПАНИЯ „АПРЕЛЬ“». Григорьева докурила сигарету, затушила в цветочный горшок, очевидно, давно служивший пепельницей, приняла в дрожащие руки стаканчик с коричневой бурдой. Тут, при ярком свете, бросилась в глаза разница между ухоженной румяной Семагиной и бледной Григорьевой с синевой под глазами и белыми обветренными губами, забывшими о помаде, кажется, насовсем.

Семагина, едва понюхав кофе, поставила в сторону. Григорьева свой отпила и поморщилась:

– Ну и дрянь. И кино получится дрянь. Я прямо вижу.

Семагина ласково улыбнулась сценаристке, которая с обреченным видом уставилась в стену.