Гаджимурад Гасанов - Млечный путь Зайнаб. Зарра. Том 2

Суровое воспитание в богословском университете, горечь потери отца, от которого он так и не смог оправиться, мрачный колорит учебного заведения, премудрые и требовательные алимы, муллы, муталлимы, старинная мечеть, где он медитировал, наложили суровую печать на его сердце. Он стал молчаливым, задумчивым, требовательным к себе и другим, одиноким…

В один из дней Хасан сказал ученому-арабисту, что он перестал бояться, больше не придет в эту мечеть, так как его сердце здесь больше ничего нового, утешительного не черпает. Ученый не обиделся, просто изрек удивительную мысль, которая запала в его сердце: «Если не боишься, значит, ты в душе нашел новую тропу учения, следуй по ней, никуда не сворачивай…»

После окончания богословского университета, полученных занятий в старинной мечети, бесконечных медитаций и скитаний по городам, священным местам Средней Азии Хасан постепенно стал понимать, что Восток перевернул его душу. Он изменился, стал совершенно другим человеком: начитанным не по годам, умным, спокойным, рассудительным. Одно время он стал замечать, что к нему за советом, просто пообщаться стали приходить не только его сверстники, но и умудренные жизнью люди. Это был плод восхождения его ума, настоящий триумф, результат его перерождения.

Хасан после окончания богословского университета вновь стал путешествовать. Он скитался по Средней Азии, Ближнему Востоку, Тибету, Индии. Несколько лет подряд пополнял свои знания в буддийских, индийских, тибетских храмах. В какое-то время успешно занимался коммерцией. Но все это было не его. Все это печалило его, нагоняло тоску. Его тянуло в родные края, родная стихия и еще что-то близкое, забытое, томящее душу будоражили, манили его сердце. Хасан вернулся на родину. Из жалости женился на больной, немощной девушке и стал имамом мечети в своем селении…

2009 г.

Хасан молился сутками, молился исступленно, самозабвенно. Из мечети теперь он почти не выходил. Он ничего не ел, держался на одной воде. Такое жестокое отношение к себе истощало его жизненные силы, способности мозга, подавлялась воля, слабел дух. Больная фантазия порождала в его мозгу новые картины фанатизма и галлюцинаторных видений. Он над собой часто терял контроль, сбивался с толку от необычайных видений, возникающих в его больном воображении. Когда плоть и кровь бунтовали, он в конвульсиях корчился на полу, беспомощно извивался. Он слезно просил Аллаха, чтобы его поскорей забрал к себе.

Потом на время обретал спокойствие, ясность ума. Наступал период короткой передышки. В минуты душевного спокойствия он понимал, что, принеся себя жертвой на алтарь жены-калеки, убивает себя. Но со стойкостью спартанца преодолевал свои душевные и телесные терзания, приступы беспамятства. Он был похож на слепого орла в клетке с перебитым крылом и вырванными когтями. Борьба со своей тенью, еще более мучительная, обескровливающая, возобновлялась снова и снова. Упорно напрягая все силы, он усмирял бунтующую плоть, а в самые тяжкие минуты стискивал зубы, ревел и стонал, как потерявший в волчью яму вожак волчьей стаи.

Единственными друзьями Хасана, кому полностью он доверял, стали теперь деревья в его райском саду, кусты роз, безмолвные рыбешки в пруду. Одно время он пришел к умозаключению, что Аллах слился в его воображении с благодатной природой, и сам тоже стал частицей Ее благодати.

Наступило время вечернего намаза. Небо над горами было желто-золотистым, с полосками лиловых облаков; выше оно принимало светло-бирюзовый оттенок изумительной прозрачности.

Хасан сидел в своем саду, под яблоневым деревом, наслаждаясь вечерней прохладой, глядя на резвящиеся под самым небосклоном облака. С водоворотов Караг-чая доносились ласковые журчания водных струй, с полей и лугов носились вязкие запахи колосящейся пшеницы, скошенной травы, марева, исходящего с полей, из ущелий гор.

Издалека внезапно порыв ветра принес обрывки женских голосов и заразительный смех. Они звучали не громче шелеста колосьев с пшеничного поля. Но и среди этих голосов Хасан различил голос Шах-Зады. Вся кровь его отхлынула к сердцу, он побледнел, с ужасом в глазах схватился за сердце.

На тропинке вдоль Караг-чая показались фигуры трех сельских красавиц. Подружки были одеты в тонкие летние блузки и юбки до колен, волосы были распущены, они игрались на ветру. Шах-Зада шла посредине, она была одета в очень красивое модное платье с короткими рукавами бирюзового цвета. В пряди ее волос были вплетены золотые нити, бирюзовые бусы в горошину. Ее грудь, спина и обнаженные до плеч руки смотрелись величественно. Бирюзовое шелковое платье с золотистым шелковым шарфом, небрежно наброшенным на покатые плечи, мерно колыхались в ритме движения ее тела.