Олег Попенков - Не потерять себя

Танк, которым командовал молодой лейтенант, сделав разворот на кругу небольшой площади, втянулся в узкий уличный проход между домами. Вдруг кто-то невидимый вытолкнул прямо под гусеницы боевой машины плачущего ребёнка. Девочка лет четырёх сжимала в руках куклу.

От неожиданности Анатолий едва успел отдать команду «стоп!», и танк замер, не доехав лишь нескольких метров до малышки. В повисшей тишине Анатолий открыл люк и метнулся на броню. В этот момент раздался хлопок от разрыва ручной гранаты, и парня накрыло градом осколков. Теряя сознание, Анатолий почувствовал, как чьи-то сильные руки подхватили его отяжелевшее тело и потащили обратно в машину.

Он очнулся от нестерпимой боли в обеих руках, замотанных по локоть.

Ему сделали укол, и свет погас.

В полевом госпитале видавшие виды хирурги, прошедшие Великую Отечественную, приняли однозначное решение: ампутировать конечности по локоть. Анатолий приходил в сознание, протестовал и замолк только тогда, когда ему объяснили, что если промедлить – начнётся гангрена и неминуем летальный исход.

Операция шла долго и мучительно. Через несколько дней после неё последовало ещё две подряд, а потом едва живого парня отправили на долечивание во Львов, в окружной госпиталь.

Потянулись долгие однообразные дни пробуждения к жизни. Когда Анатолий во время перевязки впервые увидел свои изуродованные руки, горло спазмом перехватили сухие рыдания, он протяжно захрипел, почти завыл, сильно перепугав молоденьких медсестёр. Но вскоре, взяв себя в руки, отрешился, впав в полное безразличие.

Двухместная палата, в которой он лежал как тяжелораненый, выходила окнами в сад, весь белый от снега. Зима, тёплая в этих краях, казалась сказочной. Снег, толстыми охапками обхватив ветки деревьев, гнул их к земле. Ни дуновения ветерка! Природа застыла околдованно, сменив осенние краски на ослепительный белый покров, заставляя любоваться собой. Но Анатолий не замечал ничего. Люди в его палате менялись. Череда их имён и лиц не оставляла в памяти молодого человека никакого следа.

Сначала его кормили из ложечки, почти насильно – есть не хотелось. А потом стали ненавязчиво намекать на то, что ему самому пора бы как-то приспосабливаться к новым для него обстоятельствам жизни.

Дни летели, складываясь в недели и месяцы. Бóльшую часть их Анатолий проводил, глядя в одну точку на облупившейся госпитальной стене. Из оцепенения его выводили только уколы и перевязки, а также мучившие его мужское самолюбие утки и гигиенические процедуры. Сам за собой без посторонней помощи он пока ухаживать не мог. Затем парень вновь уходил в себя.

Однажды к нему в палату подселили немолодого человека, фронтовика. Павел Кузьмич, так представился он парню, прошёл дорогами войны от Ельни до самого Берлина и ни разу при этом не был ни ранен, ни даже контужен! Но вот перед самой победой в уличных боях за Рейхстаг его «зацепило», да так, что один из семи поразивших его осколков так и остался под сердцем. Врачи побоялись прикасаться к нему – слишком уж рискованной была бы операция по его удалению!

Но годы шли, и молчавший дотоле осколок зашевелился и стал беспокоить ветерана, который и лёг в госпиталь на консультацию и обследование.

Павел Кузьмич понимал состояние молодого парня, потерявшего обе руки. Он ни о чём не спрашивал – больше рассказывал сам. Про бои, друзей-товарищей, про всякие курьёзы, случавшиеся на войне, фронтовые истории.

Прошли дни, и неожиданно для себя Анатолий повернулся к стене спиной – ему хотелось слушать этого человека, говорившего тихим, спокойным голосом.

Павла Кузьмича посещали друзья и бывшие сослуживцы. Свою семью он потерял полностью в первые же дни вой ны, когда фашисты бомбили Киев, его родной город, куда Павел Кузьмич не смог вернуться после победы. Слишком тяжело и нелепо было ходить одному по тем же улицам, где до войны они влюблёнными гуляли с женой.

Слушая ветерана, Анатолий вдруг тоже, удивляясь самому себе, заговорил, неожиданно почувствовав сильнейшее желание выговориться. И он рассказал всё, что носил в себе всю свою недолгую жизнь: про детские страхи и обиды, бегство из Воронежа и эвакуацию, про то, как вернулись с мамой и маленькой сестрой в разрушенный город и жили там в землянке. Про Венгрию, где потерял обе руки, и похоронку на отца, которую принесла в их дом женщина-почтальон.

– Вот ты и должен теперь жить за двоих: себя и своего батьку! – пристально глядя в глаза парню, твёрдо, будто приказывая, сказал Павел Кузьмич.