Марина Балагур - Общага

Пока шёл экзамен у не опоздавших моих сотоварищей, «Константин Сергеич» с «Владимиром Иванычем» меня инструктировали, как себя вести и что говорить и делать перед комиссией. А именно:

1) Ни в коем случае не признаваться в том, что занималась в театральной студии. Такой материал считается едва ли не испорченным ненужными штампами, а преподаватели-режиссёры любят чистый лист.

2) Когда прочтёшь литературный материал (стандарт-набор из басни, прозы и стиха), и попросят спеть и (или) станцевать, значит, понравилась.

3) Если после всего этого пригласят присесть к столу – ты практически принята.

Я вошла в аудиторию. Спросили, почему опоздала на экзамен. Сказала правду. Спросили, понимаю ли я, что это прослушивание не есть экзамен. Разумеется, понимаю. Выслушали чтение.

– Подойдите ближе!

Я подошла.

– Поднимите волосы и медленно повернитесь кругом!

Я подняла распущенные волосы (они тогда у меня были длиной по мягкое место) на затылок и повернулась, как просили.

– Приподнимите юбку выше колен!

Приподняла, (моя юбка была ниже колен).

– Что Вы ещё умеете делать? Петь, танцевать?

Я спела песню из фильма-сказки «Умные вещи». Станцевала «Цыганочку». (Босиком. И юбка поэтому была длинная и широкая).

– Присядьте к столу.

Спросили, какие книги о театре я читала, каких знаю режиссёров, и ещё кое-что в том же духе. Читала я всегда много, теория проблем не составила. Они посовещались, резюме было таким: хорошая фактура, способности есть, амплуа – народная и сказочная героиня. Вывод – поступайте на следующий год.

Лучше бы я не ходила на это прослушивание! Они думают – обрадовали! Когда ощущения и мыслительные способности понемногу проявились в моей, обалдевшей от полуэкзамена, голове, очевиднее всего проявились два факта. Первый. Фактура – это ещё не диплом, способности тоже на хлеб не намажешь. А главное, это означало, что если бы я не опоздала, ТО Я БЫ ПОСТУПИЛА!!! Лучше бы они сказали, что я косая, кривая и тупая! Со временем я бы с этим смирилась и нашла себе какое-нибудь иное применение, далёкое от искусства. Теперь же выходило, что я из-за какого-то идиотизма зарезала своё счастье собственными руками. Я в него опоздала!

А, с другой стороны, я впервые задумалась, счастье ли это. Если на него существует заказ. В комиссии мне сказали, что в следующем году на мой типаж есть заказ. То есть востребованность в театрах. Иначе говоря, театральное счастье складывается из трёх составляющих: фактура, способности и заказ.

В общем, это всё трамваи виноваты. А в детстве я их так любила! Красивые такие, яркие и дзинькают.

Год надо было как-то прожить. Я пошла работать руководителем драматического кружка. Ой, вы только вслушайтесь! «Культурно-массовое мероприятие», «номер художественной самодеятельности», «драматический кружок», «ставить сценку»! «Сценка» особенно хороша! Лингвистические шедевры!

Ну, терминология – это ещё что! Вот диалог моей бабушки с соседкой.

Соседка: «На кого внучка-то учится?»

Бабушка: «На режиссёра».

Соседка: «Это который палочкой машет?»

Нет, ну, в принципе, режиссёр может махать всем, чем захочет и чем сможет. Он свободный человек свободной страны. Всем, чем потребует его работа. Например, при постановке чеховского «Ваньки Жукова». Помните?

« А на неделе хозяйка велела мне почистить селедку, а я начал с хвоста, а

она взяла селедку и ейной мордой начала меня в харю тыкать».

Если вдруг актриса в харю тыкает неправильно, то придётся взять у неё селёдку и помахать ею перед её мордой. А если бы лично мне, скажем, в кроссворде попалось слово из семи букв с определением «человек, который машет палочкой», я бы написала – «гаишник». Есть ещё пастухи, дрессировщики, жокеи, волшебники, школьные учителя – и все, понимаешь, с палочками.

Глубока, загадочна и таинственна ты, русская душа! Когда грезится тебе в туманной и мглистой дали машущий палочкой человек… И звучит в тревожном мареве, странно, тоскливо и маятно, и влечёт неведомым, аки зов птицы Сирин, али плач птицы Гамаюн, слово рее… -жиыы… -ссёоор…!…

Врёшь, не уйдёшь! С палочкой – это режиссёр. И точка!

Но таки «кружок» -то мне вести пришлось. Мне было 18 лет, моим подопечным по 12—13. Понятно, что руководителя они во мне в упор не видели. Кроме того, это были дети, которые занимались в одно время со мной у одного и того же руководителя, в той же самой театральной студии (пардон, в драматическом кружке). Только мы в старшей группе – 15—17 лет, а они в младшей. Руководительница наша уехала из города, и меня приняли на образовавшуюся вакансию. С другой стороны, именно по этой же причине мои тинейджеры и не бузили. Они хорошо знали меня и любили театр, и были к нему, так сказать, приучены. Я старалась сохранить и программу, и основные методы нашего бывшего руководителя. Правда, чтобы любовь к свободе не поборола любовь к театру, мне приходилось забирать артистов прямо из школы. После уроков классный руководитель сдавал мне их с рук на руки. На самом деле, просто потому что они шли пешком из отдалённого района, не мешало присутствие рядом хоть какого-то взрослого.