Татьяна Проскурякова - Сердце музыканта. Сборник рассказов

«Она не захотела меня больше видеть. Ей стало неприятно и скучно со мной…»

«Я обидел ее, отказав в просьбе…»

«Она все поняла и не захотела больше тратить на меня время. Что мог дать ей я, бесконечный романтик, боящийся выразить свои чувства?»

«Она меня жалела… и вовсе не была мной заинтересована… Зачем я ей нужен?…» – мысли вихрем проносились в его голове, но ни одна из них не удовлетворяла. Он не мог найти объяснение ее внезапному исчезновению, как не мог поверить в то, что она решила оставить его.

«Я оттолкнул ее, испугавшись собственной глупости, нерешительности…»

«Господи, какой же я идиот! Я даже не знаю ее адреса, ни разу сам не позвонил. Что в таком случае должна думать женщина?»

Номер оказался вне зоны досягаемости.

«Опоздал…» – трагически резюмировал Алекс, судорожно стуча по кнопкам мобильного телефона. Он еще долго слушал, как бездушный автоответчик в десятый раз сообщал ему о невозможности соединения с Ней – и не мог этого понять!

Не задумываясь, отдал бы он сейчас полжизни за то, чтобы снова услышать звук ее шагов, этот мелодичный голос, целую жизнь – за одну встречу с Ней !

Сердце разрывалось на части от непроходимого отчаяния, и, казалось, острая боль безысходности поглотила его целиком. Внезапно мобильник вырвался из его рук и со всей силы ударился о стену. Наблюдая за тем, как любимая «раскладушка» раскололась на две равные половины, он уже не слышал звука умирающей жизни в себе самом.

Никак не проявила она себя и течение всей следующей недели, когда Алекс, обезумевший от горя, метался по улицам города и, впиваясь страдальческими глазами в прохожих, искал ее одну.

Ночами сон не шел. Горечь непоправимого сжигала его изнутри. Это была трагедия. Он бесцельно скитался по квартире- бесприютный, неприкаянный, больной, уставший от переживаний.

– Я виноват. Как я виноват! – твердил все одно и то же, запивая горе бутылкой коньяка.

В одну из таких тревожных ночей Алекс, близкий к помешательству, сел за рояль.

Он осторожно дотронулся до пыльных клавиш, словно спрашивал их, может ли еще играть, точно проверял, имеет ли право на любовь.

Клавиши зазвучали под его пальцами, сначала неравномерно и болезненно, затем он почувствовал, что звук, производимый инструментом, на самом деле исходит из его собственной души. Алекс заново переживал смерть маленькой дочки, и беспощадное чувство вины все заслоняло собою, лишая способности дышать и здраво рассуждать. Пальцы уже сами неслись по клавишам, и мелодия жизни, давно позабытая разумом, лилась неудержимой рекой в его сердце. На мгновение он сам слился с этой музыкой, и боль застучала у него в висках.

С распухшими от слез глазами, бродил из угла в угол по квартире, стараясь найти утешение. Наступившее обновление требовало решительных действий. Алекс, вернувший себе умение играть, стал проводить за роялем по 12 часов в день. Он должен был рассказать, что пережил за эти дни и как сильно был готов любить ее, но Ее не было. Совершенно разбитый, каждое утро выходил он на улицу в необоснованной надежде внезапно встретить Лену.

Временами ему казалось, что у него случилось помутнение рассудка, – настолько велика и непостижима была открывшаяся правда! Почти перестав спать, он продолжал каждый день играть на рояле. Вся жизнь сосредоточилась в ожидании мгновения встречи. Да и как можно было поверить в то, что Она покинула его навсегда?

Прошло еще две недели. За это время у него родился настоящий музыкальный шедевр – увертюра к опере «Три всадника». Но… он был один.

Нам часто представляется, что мы могли бы прожить свою жизнь иначе, чем проживали ее до сегодняшнего дня. С высоты накопленного опыта легко замечаем мы недоработки молодости, отчаянные метания юности; юности, которая прошла и мы не в силах глядеть ей вслед.

Что со мной, я умираю? – спрашиваем мы себя в порыве жестокого самобичевания, охваченные неизгладимым, сокрушительным горем по напрасно прожитым годам. Но жизнь почему- то не останавливается, она продолжает течь, словно происходящее с нами не имеет к ней отношения. Великая и могучая река жизни движется особенно быстро тогда, когда мы останавливаемся внутри себя, замираем в этой напряженной борьбе за каждый день своего существования. Мы каждую секунду решаем мучительные вопросы: кто мы и сколько нам здесь отпущено, какие задачи должны решить. Мы бросаемся в любовь, требуя ее от другого, так и не научившись любить самого себя.