Виталий Листраткин - Мы

– А фига ли ты хотел? Жизнь знаю…

Я обернулся. Неподалёку несколько потрёпанных жизнью личностей поминали усопшего боярышником. Возле свежего холмика валялись лопаты. Присмотрелся: личности определённо мне не известны. Перевел взгляд на фотографию на деревянном кресте и замер: с чёрно-белого овального снимка улыбался Юрка Гадюкин, он же Винил. Я дал типам пару тысячных купюр, а взамен попросил рассказать подробности гадюкинской жизни. Они охотно согласились.

…Последние годы жизни Винил, переживший два развода, много пил, курил по две пачки «LM» в сутки, считал себя алкоголиком и утешался тем, что «алкоголизм – излечим, а пьянство – нет». И, соответственно, задолбал всех, паразитируя на жалости близких.

Когда от него ушла последняя пассия, он повадился каждый день таскаться к ней домой. Стонал, валялся на коврике, ныл про любовь, блевал где-то неподалёку. Потом начал заверять, что повесится, застрелится, отравится или еще что-нибудь. Когда этот цирк надоел, вызвали милицию. Гадюкина забрали за хулиганство.

«Со мной не захотели говорить по-мужски и сдали ментам», – говорил он, добавляя с какой-то странной гордостью, что «отсидел двенадцать часов в «обезьяннике». А потом он действительно пробовал травиться. Сожрал полпачки транквилизаторов, обзвонил всех, сообщил, кого конкретно винить в его смерти. Один из родственников встревожился и вызвал «скорую».

Гадюкин так искусно бился башкой о стены, что врачи сочли за лучшее забрать его с собой. Он провел несколько часов в реанимации, потом был переведен в общее отделение. Приходила мама, беззвучно, по-стариковски, плакала. На следующие сутки его выписали.

И вот – похороны. Потрёпанные личности допили боярышник и тактично ушли. А я стоял у могилы и молчал. К чему громкие слова? Винил так театрально готовился к смерти, но откинул копыта без спецэффектов – просто задохнулся пьяный в блевотине. Его быстро и молча похоронили, обозначив на металлической табличке годы жизни. А чуть ниже овала, по инициативе похоронных дел мастера, было выбито: «Жизнь коротка».

Думаю, никто не пользовался большим авторитетом у советских мальчишек, чем Арнольд Шварценеггер, Сильвестр Сталлоне или Брюс Ли. Каждый школьник грезил о том, как станет мускулистым качком или умелым каратистом с обалденной растяжкой. В кинотеатр на показ русского боевика «Фанат» с Алексеем Серебряковым мы ходили раз десять. И чуть ли не плакали на финальных кадрах, когда главный герой в прыжке летел на вражеский автомобиль…

Эпоха видеосалонов закрепила результат, а голливудские киногерои завершили воспитание: нам тоже хотелось быть сильными и бесстрашными, умело бороться со злом и красиво побеждать эффектной «вертушкой с ноги». Иногда мы даже разговаривали цитатами из этих фильмов, а порой казалось, что поголовно стремимся «записаться в мафию» только ради того, чтобы её же и победить.

Культ силы стал популярен как никогда. Но большинство подростков переживали его в мечтах: «Вот если бы я стал здоровый, как Арнольд (Сильвестр), то сразу навешал люлей Вовке (Димке) из соседнего двора…»

Иногда мечты становились реальностью. Одноклассник Женька (или Джон, как называли всех Евгениев в принципе) поделился идеей по устройству собственного спортивного зала, «качалки».

– Дворники в подвале свою чепуху хранят, – сказал он. – Если с ними поговорить, может, и освободят комнатушку. А метлы и под лестницу можно сложить.

– И что там делать?

– Штангу поставим. Гантели. Гиря у меня есть. Качаться будем!

Идея стать отечественными Шварценеггерами увлекла. Дворникам действительно оказалось без разницы, где хранить свой инвентарь, и мы фактически на законном основании заняли подвальную комнату. Прибрались, вымыли бетонный пол, покрасили масляной краской стены, поставили новую дверь и врезали замок.

Пока возились с ремонтом, зашли двое дворовых «старшаков», Сергей и Вовка, которого все почему-то называли Сильвестром.

– Что мутим? – спросил он.

– Да вот, качалку.

– А станки есть?

Мы переглянулись и поняли, насколько наш теоретический уровень оставлял желать лучшего. Серега тоже добавил ещё пару дельных замечаний, и оба были немедленно приняты в члены физкультурного кооператива.

Их участие оказалось крайне полезным: Серега трудился сварщиком на заводе и легко решил вопрос с инвентарём: появились станки для жима, брусья, самодельная штанга. Вскладчину купили гантели, Джон приволок из дома гирю. И в этот момент выяснилось, что толком не знаем, что делать дальше. Вернее, мы видели где-то пару-тройку упражнений, что делать толком никто не знал. И спросить-то не у кого: в годы тотальной «производственной гимнастики» слова «культурист» или «бодибилдер» приравнивались к ругательствам.