Виталий Каплан - Лампочка

– Внученька… – сипло протянула «Баба-Яга». – Ты на неё не злись, непутёвая она у меня, Галка-то… Спаси тя Христос, что Сашеньке помогла. Божья Матерь тя благословит, Она с тобою…

Ну что тут было ответить?

– Всего хорошего, бабушка, – выдавила из себя Тамара и чуть ли не кубырем скатилась с пропахшей котами лестнице.

Лифта здесь, разумеется, не было.

Пока ждала маршрутку, пока ехала в полупустом вагоне метро – всё ей казалось, будто кто-то смотрит в спину. Понимала, что бред, кому она нужна? – а вот не отпускало.

А книги-то Ленкины, наверное, промокли – кольнула мысль. Действительно, сумку схватила матерчатую, дождь к ночи усилился… когда выбегала из квартиры, как-то не подумалось про зонт. Ладно хоть паспорт и деньги при себе, во внутреннем кармане куртки. С тех пор, как прошлым летом ей разрезали сумку, Тамара береглась.

Сейчас, впрочем, безопасно. Ну да, двенадцатый час… но никакая шпана в такую мерзкую погоду под небо не выползет.

От метро до дома было десять минут хорошего ходу, но сейчас она едва тащилась. И лампочка в ней перегорела, и какая-то батарейка, судя по всему, разрядилась. Тамара сейчас не могла поверить, что ещё недавно вправляла мозги врачу, давила на Санькину маму. Это нервное, нашла она объяснение. Эмоциональный шок, стресс, разрядка… Психологию им в библиотечном техникуме не читали, конечно, но было дело, интересовалась, штудировала книжки. Ещё задолго до Кости… Зачем это теперь?

– Слышь, девушка, притормози! – послышалось сзади. Чирнули по мокрому асфальту шины, слева нарисовался тёмно-серый «вольво». – Куда одна, такая красивая?

Ну вот, без всякого страха, а просто с тоскливой обречённостью поняла Тамара. Должен же этот безумный день кончиться какой-то большой пакостью. Всё к тому шло.

– Садись, подвезу! – в опущенную форточку высунулось худое усатое лицо. Щёлкнула, открываясь, дверца на заднем сиденье. Оттуда вылез в дождь кто-то огромный.

– Не трогайте меня! – взвизгнула Тамара и заслонилась сумкой с книгами – как щитом. Держать этакую тяжесть на весу было трудно, струйки дождя стекали по щекам. «Господи!» – на автомате выдохнула она и тут же вспомнила: там, вверху, только дождь.

А тот, огромный, уже подобрался сзади, обхватил левой рукой за плечи, заглянул в освещённое оранжевым фонарём лицо.

Протянулась бесконечная секунда.

– Да у неё ж морда шитая, – разочарованно протянул он с кавказским акценом. – Димон, ты ошибся, дорогой. Это не красавица. Совсем не красавица, да.

Рука соскользнула с её плеча.

– Ну, извини. Вот тебе за беспокойство. – И, сунув ей что-то в левую руку, нырнул в салон, хлопнул дверцей. Взревел мотор – и вот уже «вольво», игнорируя кровавый глаз светофора, умчался дальше. Серый волк на ночной охоте.

Сердце колотилось так, будто у неё внутри гвозди забивали.

Она поднесла к глазам левую руку с зажатой в пальцах бумажкой. Равнодушные глаза американского президента. Десятка.

Поначалу хотела бросить прямо здесь, но пересилила себя, дошла до перекрёстка, до урны. Это тоже папино… что фантики, что обертки от мороженого – или в урну, или, если некуда, то в мешочек и с собой…

Сил хватило только на то, чтобы раздеться, завести на семь будильник и нырнуть в постель. Какой там ужин? Какое там мытьё посуды? Виски ломило, перед глазами скакали радужные пятна, звенело в ушах – точно миллион кузнечиков в июне, на лугу.

И она действительно шла по лугу, среди огромных, в человеческую голову, ядовито-жёлтых цветов – пока не выяснилось, что ступает не по земле, а по тонкому-тонкому льду. Не успела удивиться – откуда лёд в июне, как он уже треснул, и она полетела вниз, больно стукаясь коленками не то о какие-то железные скобы, не то о кирпичи…

Удивительно, с такой высоты – и не разбилась. Просто шлёпнулась на груду каких-то ветхих тряпок, сломанных игрушек с выпирающими пружинками, исписанных до последней страницы тетрадей по русскому.

Здесь не было ни окон, ни ламп – но почему-то она всё видела. Себя – сопливую шестилетнюю девчушку, выщербленные стены подвала в расплывшихся потёках, грязный бетонный пол. Потолка не заметила – стены, поднимаясь на невообразимую высоту, таяли во тьме. Где-то капала вода.

Чем больше она на это смотрела, тем страшнее становилось. Она бы заплакала, но почему-то не получалось.

Потом у неё пресеклось дыхание – ведь появились крысы. Чёрные, здоровенные, едва ли не с кошку. Такие, о каких читала в «Волшебнике Изумрудного города». «Я посажу тебя в подвал, – сказала Бастинда, – и огромные чёрные крысы оставят от тебя лишь кости».