Мария Мелех - Сны Бога

И когда стрекоза в форме стюардессы прекращает махать прозрачными крыльями, я сползаю в кресле, скрещиваю руки на груди и закрываю глаза. Правым виском я чую шевеление воздуха от беззвучных попыток Дорис в тысячный раз пробиться к моей душе, но Джон спасает меня, отвечая ей: «Тсс, ты же знаешь, он устал, пусть отдохнет».

Впервые за шесть часов я вдруг осознаю, что мне так и не позволили погрузиться в мысли, занимавшие меня утром. Иррациональная обида ворочается болезненным клубком над ключицей, и я действительно чувствую непостижимую усталость от всего, что со мной произошло в мире, называемом реальностью – сегодня, вчера, в прошлом году и за последние десять тысяч лет. Я цепляюсь за собственное дыхание и отзывчивыми ступнями нащупываю цепочку мыслей, порождающих необходимый эмоциональный поток. Я уплотняю эфир, я посылаю запрос, пеленгую космос внутри себя – другого и не существует, если вы хоть что-нибудь понимаете в этой жизни.

Для начала я ищу твой огонек, трепещущий на ветрах мироздания. Это уже счастье: знать, что ты жива. Затем я всматриваюсь в его цвет и, сам не понимая, как, соединяю провода, улавливая твое настроение. Если повезет – сольюсь с воздухом вокруг тебя и обниму твое тело. Может быть, ты будешь спать, и тогда я с настойчивостью, достойной Дорис, прорвусь в твое подсознание – но, к сожалению, ты успеешь обрядить меня в безопасные одежды и маски, так и не увидев моего лица. Хорошо, если ты танцуешь: ты теряешь контроль, не замечая этого, и я свободно сижу в тени, откровенно наслаждаясь тобой. Это ничего не дает, кроме обычных удовольствий падишаха, наблюдающего за своей одалиской, но в танце мне легче всего удержать твою душу, которую ты обязательно обронишь в каком-нибудь откровенном движении. Я бережно смыкаю пальцы в полупрозрачный кокон, и она трепещет, оставляя на мне свою пыльцу. После этого я смогу прожить еще несколько дней, растворяя эту разноцветную пыль в красках, рисуя биение твоего сердца, извлекая и выплескивая на полотна пейзажи из твоих зрачков. И я засыпаю, наконец провалившись в свой собственный мир.

В Милане дождит, что совершенно неудивительно для этого места и времени года. Вторя небесным струям, я отпускаю мысли течь вместе с ними, и позволяю себе не вникать в подробности и суть переговоров с полным, претенциозным итальянцем. Порой я только вижу, как шлепают его влажные красные губы, и в воздухе мелькает колесо жестов – а еще говорят, что мы предвзято относимся к иностранцам. В конце концов, у меня есть верная пастушка Дорис – пусть выполняет свою работу.

Краткое содержание его пафосных грез я улавливаю сразу: речь идет о какой-то крупной частной школе, и наш визави то ли ее директор, то ли заботливый отец одной из учениц. Близится выпускной бал, и его – ввиду некой особенной акустики (итальянцы, опять-таки!) – решили устроить в просторном, но заброшенном зале, которому требовалось нанести должный лоск. В моем распоряжении была целая вечность: полгода. Талантливый гордец во мне надменно усмехнулся: за это время я был способен сотворить мир, не то что паршивые декорации для дочерей местных воротил. Правда, мне уже с первых фраз не очень нравятся его идеи, в которые я все же вникаю под вкус традиционной пасты с томатным соусом в милом красно-зеленом ресторане (Рождество до сих пор не оставляет линию моей жизни). Заносчивый делец, видать, никогда не имел дела с художниками – хотя я уверен, что коллекции полотен в его особняке позавидовал бы любой знаток. «Мне необходимо посмотреть твой хваленый зал, болтун», – думаю я, но вслух говорю: «Когда вам будет удобно показать мне помещение?»

И вот мы уже едем на окраину города, где как-то совершенно внезапно, без предупреждения, притормаживаем в самом центре холодного тумана. Школа располагается в нескольких монастырских зданиях, раскинувшихся на каменистой террасе на берегу Ламбро 9 9 Ламбро – река на севере Италии, в Ломбардии. Левый приток реки По. . Территория монастыря обнесена традиционной оградой, за которой любопытным путешественникам видны кроны богатого и плодовитого сада – в этом я вас уверяю, как профессиональный художник, недовольный январем. Мы входим внутрь, и на меня сразу спускаются воспоминания об отроческих годах, проведенных в подобном заведении, откуда маленькие дарования вроде меня могли вырваться только на уикенд и каникулы. Вероятно, летом здесь также сходила с небес ночная мгла, дорожки в саду завивались причудливыми лабиринтами, а густые заросли перевоплощались в дрожащих от плотоядной алчности чудовищ, легкое прикосновение к которым грозило исчезновением в глубинах неизведанного. Не знаю, как обстояло дело с маленькими католичками, запертыми в сие помпезное заведение, но наши смятенные души эти сумрачные метаморфозы, как помнится, не удерживали от ночных прогулок – в паре, а то и в романтическом одиночестве.