Валерий Коновалов - Лоховские истории. Записки таксиста

Больно, сука, ткнул меня, а горло сдавил – вообще, думаю, концы отдам. Отпустил наконец. Хотел я сначала домашних как-нибудь предупредить, да как представил, что эта мразь еще и к детям моим заявится, – нет, думаю, пускай уж со мной, что хотят, делают, а детей не трогают.

Поехали через Тушино по улице Свободы, как раз где я по их делам ночи простаивал. Мне теперь они раем показались, настолько тошно было теперь с новыми «приятелями».

– Глаза завязать? – спросил Мустафа.

– Пост проедем, тогда и завяжешь.

После поста ГАИ приказали мне остановить машину. Смотрю в окошечко: Мустафа тряпку какую-то достал. Разглядел я его получше: волосы ежиком, уши поломаны. Бывший борец, наверное. Еще неизвестно, кто из них более отмороженный. Бультерьер. Удавит равнодушно – и выражение лица не изменится.

Надели мне на голову мешок, стянули на горле так, что я захрипел и стал воздух глотать. Руки завязали – не сорвешь. Живодер приказал ослабить. Двери хлопнули: пассажирская и задняя, которая за мной.

– Перелезай, – говорят, – Посмотрим, как ты на этой кастрюле ездишь.

Тронулись.

– Надо же, едет! – смех раздался.

Это Живодер и Жилистый смеются. Мустафа без юмора. Судя по моим догадкам, везли меня в сторону области по Ленинградскому шоссе. Минут через 20 свернули вправо. Дорожное покрытие даже лучше стало. Что-то похожее на шум самолетного двигателя послышалось. Значит, где-то аэропорт рядом. Звуки характерные. Скоро дорога испортилась. Переезды железнодорожные, узкоколейные. Лежачие полицейские. Ощущение маленького городишки. Машина просигналила, крик ребячий. Звук разбитого стекла. Запах. Наверное, помойку или пруд затхлый проезжали. Ехали со скоростью двадцать километров.

– Суки, не могут дорогу нормальную сделать, дачники – уроды, – наконец голос Мустафы услышал.

– Помалкивай, – это Живодер.

– Косить кто будет? – опять Мустафа.

– Помалкивай, сказал.

– Подальше где-нибудь, здесь места грибные, с детства хожу.

– Ты заткнешься или нет?! – заорал на него Жилистый, – А то самого зароем. О своей башке думай лучше, а он о грибах.

Все они нервничали. Не по себе мне стало, тревожно. Разговор этот потаенный. Молчание еще более зловещее.

С полкилометра так ехали. Запах сточной канавы в нос ударил. Это когда на дачах канализацию напрямую в дренаж выводят. Такой специфический запах от добавления туда средств для разложения фекалий. Остановились. Хлопнули двери. Вышли, но дыхание чье-то в салоне чувствовалось: меня стерегли. Скрип железный послышался, поворот ключа, будто ворота открывают, опять скрип. Ткнули в спину: выходи!

Под ногами земля. Потом твердое покрытие. Кажется, в помещение ввели. Понесло сыростью. В подвале, что ли, мы? Или цокольный этаж? Надо было мне, когда пост проезжали, заорать, из машины выскочить. Хрен с ними – с членами: не до рук и ног, когда речь о жизни идет. Поздно теперь. Ори здесь, сколько хочешь, – ни одна душа не услышит.

– Вниз шагай!

Сделал я шаг вперёд – и тут мне кто-то по лбу железной кувалдой как зае. енит со всего размаху! Думал раньше, что все это преувеличение – про искры из глаз. Оказалось правдой. Не только искры – голова чуть не оторвалась от такого удара. Отстраненно так, будто в тумане, слышу: «Нагибаться надо, екалэмэнэ, тут всякий раз башку бьют».

Сняли с меня колпак, пуговицы с брюк спороли, вытащили ремень. Руки оставили связанными. Так брюки связанными руками и держал, чтобы не свалились.

– Вы что, – говорю, щурясь, – не могли предупредить? Так ведь можно голову расколоть.

– А на хрена она тебе теперь? – говорят.

Глаза постепенно привыкли, и я стал осматриваться. Судя по тому, что здесь в углу лопаты, грабли стояли, разобранный мотоблок, мы были на чьей-то даче. Скорее всего, в одном из помещений цокольного этажа. Окошко в ползамера. Стекло от краски и многолетней пыли еле свет пропускает – снаружи ничего не увидишь, даже если очень захочешь. На верхнем уровне – место для машины. Резина сменная на полках вертикально стоит, новая, на полу – бэушная одна на другой. Дверной проём и ступенька вниз на нижний уровень. Балка-перекрытие – железная рельса. Это я об нее шарахнулся, в башке до сих пор гул колокольный стоит. У стены под окном – стол: каркас металлический, столешница деревянная – половая доска, сороковка. Тиски. Инструменты. Наверное, это мастерская была когда-то, да хозяин прельстился другой «профессией» – не до сада-огорода стало. Слева от окна, у противоположной стены – железная солдатская кровать без спинок. Грязный и сальный матрас блином слежался. На матрасе – мужик небритый. Рубашка белая – неделю носил, галстук, ворот расстегнут. Пиджак под голову подложил, вместо подушки. Был бы похож на бомжа, если бы не ботинки. Дорогие, модные. На ногах у мужика цепь, замок на полу. Кандалы, что ли? Что-то они в конторе о рабах говорили? Не шутили, значит.