Алексей Башилов - Крутые излучины (сборник)

Ему хотелось простить, помириться, однако гордость вновь вспыхнула в нём. Он попытался отвлечься, продолжая читать, но эти аппетитные хрустящие звуки донимали его.

«Может, я тоже не прав, их ведь трое и все отвернулись от меня, значит, они правы, а всё это из-за моего паршивого настроения. Наверное, незачем было обижаться на Кольку, сердиться на Сашку и гневаться на Борьку».

– Вовка, ты есть будешь или нет? – его звали вторично.

Вовка отказался от приглашения и предпочёл гордое одиночество: стойкость и принципиальность для него были важней.

Я был рядом и оказался невольным свидетелем этого случая. Я ждал, что дружба снова потечёт тёплым, неистощимо щедрым ручьём, и ошибся. Всё было намного взрослей.

В конце рабочего дня, поскрипывая протезом, к нам обязательно заходит Алексей Петрович. Неймётся ветерану войны в майские дни от фронтовых переживаний, хочется пересказать многое молодым.

– Если бы разрешали тогда дневники вести, то и вам бы понятнее было, и мне легко вспоминать.

Он медленно усаживается на стул с подлокотниками, и мы с интересом начинаем слушать.

– Я знаю: вам про любовь интересно, а ведь и у меня раздумья о ней.

Впрочем, если совсем точнее, то это случилось так. Алексей Петрович утвердительно стукнул рукой по столу и начал рассказ:

…Молодого солдата Костю Иванова взяли в плен под Смоленском в 1941 году. Всё меньше и меньше он надеялся выжить в фашистском концлагере.

Чёрные светофоры его ввалившихся глаз были едва наполнены признаками жизни. Однажды его вытолкнули из шеренги и, ударив автоматом в плечо, подвели к офицеру.

– Ты есть короший деревенский мюжик, а на мой ферма отличный коровий навоз. Будешь работать, как у себя дома.

Раскачиваясь из стороны в сторону в кузове автомашины, Костя понял, что у него нет другого выхода.

Привычно потянулись его исхудалые руки к труду…

Поигрывая изящной тростью, немец-хозяин подбадривал:

– Рус, корошо. Так, так, рус, корошо.

И Костя всё крепче и уверенней впрягался в известное крестьянское дело: чистил хлев, копал землю, таскал всякие грузы.

– Ваз махен? Что мне делать? – только эти немецкие слова позволял ему произносить псевдоариец. «Выживу, обязательно выживу», – проникал в глубину сознания беспомощного, пленённого солдата голос сильного, уверенного человека.

Барон фон Шнёте разрешил кормить пленного три раза в сутки.

– Будешь корошо кюшайть, будеш гут арбайтен-работа.

Костя не возражал.

«Держаться, хоть за воздух буду держаться!» – говорил он и видел перед собой мать, провожающую его на фронт, падающую на землю от безутешного горя, с вытянутыми вперёд руками… Сколько раз он терял надежду на своё возвращение, и столько же снова её находил…

У барона фон Шнёте была белокурая дочь. И вскоре после того, как просветлело на свежем воздухе молодое лицо солдата, вспыхнул на щеках у неё жгучий румянец любви.

Немец всё понял и предусмотрительно отправил её в другое поместье, а пленного стерилизовали особым хирургическим способом.

Оставшиеся до победы два года Костя угрюмо работал в саду и на пасеке, а спустя ещё небольшой лагерный срок в три года, когда полностью снял вину перед своим народом за сдачу в плен, вернулся в фуфайке, коротко стриженный и с вещмешком в родную деревню.

Её немцы сожгли, мать похоронена. На опустевшем месте, около чистой берёзовой рощи, построил дом, вырастил сад и развёл пчёл…

Алексей Петрович замолчал, а потом снова продолжил.

– Теперь самый лучший мёд у Кости-пчеловода.

– А как насчёт этого самого?.. – поспешил неугомонный Игорь Скворцов.

– Медку чтоб достать? – держит паузу Алексей Петрович.

Игорёк заёрзал, словно от холода.

– Да, нет! Ну, это… Вы сами знаете, о чём…

– Взял он себе в дом молодую вдову, – продолжил Алексей Петрович, – и честно ей всё рассказал о себе.

– Ну, а дальше-то что? – любопытствовал Игорёк.

– А потом родилась у него дочка, и назвали её Марийкой, как его мать.

Алексей Петрович опять замолчал и смотрел красиво куда-то вдаль.

– Только кто-то дознался и сообщил Косте, что в этом деле был примечен деревенский пастух. Тут Костя посуровел, напрягся и прямо ответил: «Как бы там ни было, а на нашей земле немцем не вырастешь. А что касается меня, так я и другую дочку, если всё по-умному делать, смогу воспитать».

– Так что же там было? – не унимался Игорёк.