Алла Баркан - Эмиграция энной волны. Женские истории

Убедив уже и его, что я самая взаправдашняя атеистка, и что все мои однокурсники такие же атеисты, как я, и что до понимания ассоциаций у Кафки мы просто еще не созрели, я отправилась в свое первое заграничное путешествие. Мне хотелось отдать дань хотя бы Праге, где когда-то витал тоже дух гениального Моцарта, ставившего в ней лучшие из своих опер – и «Дон Жуана», и «Свадьбу Фигаро», не запрещенные, к счастью, у нас, но… первое, что я увидела там – потрясающий собор Святого Витта и дом, в котором жил в далекие времена Кафка… А потом… все наши советские дяди и тети, среди которых лишь я одна была беспартийной, начиная с руководителя группы, попросили услужливого чешского гида отвести их на сеанс эротического кино. Умоляя друг друга, а больше всего подводящую их нерадивую, видно, студентку – меня, единственную из всех не желавшую идти в кинотеатр – ни в коем случае не рассказывать об этом в Интуристе, когда вернемся домой, вся группа, выстроившись, как в детском саду, по парам, отправились дружно в нужном направлении. А после этого в нашем автобусе, заменявшем нам в те времена устаревшую кочевую кибитку, уже обсуждались не сногсшибательные достопримечательности Чехословакии, а неизвестные мне нюансы фильма, потрясшие старшее поколение советских людей гораздо больше красот Карлова моста. Кто знает, может быть, я и в самом деле была не права, пренебрегая невиданной возможностью познать непознаваемое при узаконенном в нашей стране бесполом воспитании молодежи, ведь и сегодняшнее распутство ее, конечно же, из вчера, что-то вроде протеста лицемерному прошлому предков.

О, как это было давно! Человек действительно не может предположить, что будет с ним завтра. Разве мне могло прийти тогда в голову, что когда-то Вена станет не только моей неосуществленной мечтой, но и городом-явью, непредвиденной моей реальностью… не на пару дней, не на неделю… Что так яро обличавший меня незнакомец через несколько десятилетий станет одним из самых активных прихожан наконец-то построенной в городе церкви, постоянно замаливая в ней грехи, наподобие донжуанских, еще даже не зная, что Зигмунд Фрейд окажется общепризнанным гением XX века.

Да, действительно, нас раздражает в других, чем грешны мы и сами, скрывая это от постороннего взгляда. И поэтому мы так публично клеймим все порочное наше не в нас, обеляя хоть как-то себя и свои «сокровенные» мысли, очевидно, завидуя тем, кто не хочет скрывать свое «Я».

Лимузин повернул на какую-то тихую улицу, чем-то напоминающую собой нашу российскую деревенскую, – если только не станешь разглядывать за зеленой ветвистой стеной бесконечных посадок спрятанные за ними дома. Но когда я невольно решилась рассмотреть хоть какой-то фасад, поняла, что такая деревня может быть только «кайзеровской» – «кайзеровской деревней».

Многочисленные великолепные виллы, одна красивее другой, прятали свои «престижные лица» в макияже прекрасных лепок и различных архитектурных причуд за зеленной вуалью веток деревьев, о постбальзаковском возрасте которых можно было судить по морщинам заскорузлой коры и обхвату стволов, напоминающих мощные ноги слонов.

Лимузин начал медленно вплывать в дистанционно открывающиеся ворота возле дома, замаскированного обнимающимися ветвями платанов.

Николай по-джентельменски раскрыл перед нами дверцы машины и повел нас к парадному входу трехэтажного особняка, окаймленного камерами наружного наблюдения, просматривающими меня и моих спутников, очевидно, насквозь.

Он привычно позвонил в домофон, и ту же секунду, как по мановению волшебной палочки, на пороге особняка появилась какая-то женщина в чепчике и переднике, удивительно похожая на горничную в отеле.

Шофер тут же ушел, а я и Анжелика прошли следом за горничной в какую-то комнату, по размеру напоминающую танцевальный зал.

Мы присели на кресла с замысловатым дизайном, точную копию тех, которые мне довелось недавно увидеть в витрине одного из самых престижных мебельных магазинов Вены, истинную стоимость которых я так и не сумела понять, потому что довольно солидную сумму замыкало фантастическое количество нулей.

Трудно было поверить, что возможно сидеть на таких царских креслах еще кому-то, а не только царям, но тем не менее я сидела. И, окинув взглядом гостиную, убедилась, что и весь гарнитур в ней был точно такого же качества и точно такого же дизайна, к которому удивительно подходил похожий на приподнятое крыло улетающего лебедя роскошный белый рояль. Расположенный в центре огромной комнаты сердцевиной цветка, лепестками которого были окаймляющие его с разных сторон бесконечные принадлежности роскошного гарнитура, этот лебедь-рояль звал в полет в страну грез.