Алла Баркан - Эмиграция энной волны. Женские истории

Я мечтала побыть, пускай даже мгновение, в этом городе-бале гениев всех времен и народов. Я мечтала… Но разве мечты могут сбыться, когда так нереальны, когда как химера? Оказалось – реальны, как ковер-самолет, став в конце концов аэропланом сегодня, потому что внезапно наш старый знакомый был назначен главой Интуриста. Эта должность в Советском Союзе была слаще халвы и почетнее, чем генеральское звание, а вернее, была всемогущественной: ты – третейский судья для всех «жаждущих», для всех «страждущих», для «нерадивых», кто готов почему-то покинуть, пускай даже на пару недель, свою родину, свое отечество – и чего не хватает им здесь?.. Зная все мои грезы о Вене, он решил стать моим добрым гением и при первой возможности сделал попытку это все-таки осуществить: предложил мне путевку по низкой цене, профсоюзную… как для начальства… А в какую страну – догадайся сама… Ну, конечно, конечно же, в Австрию, хотя этих путевок – раз, два и обчелся, а желающих – масса, все из важных чинов. Но он сделает все, что возможно. Правда, даже над ним еще кто-то стоит, утверждая все кандидатуры, но, скорее всего, с моей характеристикой, я пройду. Да, к тому же, студенты – что-то вроде рабочих. Даже в партию их принимают, как тех, создав массу для них привилегий, по сравнению с теми, кто окончил уже институт. Специалисты в Советском Союзе должны были еще заслужить, чтобы им разрешили вступить в ряды партии, ведь она была лишь для рабочих или же для крестьян, вовсе не для планктона образованных в чем-то людей, а тем более интеллигенции, норовящей вступить в нее тоже, очевидно, из корысти. Вряд ли будут другие причины.

Я буквально сходила с ума в предвкушении… счастья, по утрам постоянно считая, сколько дней мне осталось до заветной поездки: семьдесят… пятьдесят… уже тридцать… Я была в состоянии Золушки, на балу вдруг танцующей с принцем, тайно верящей, тайно надеющейся, что потерянный мной башмачок сам отыщет меня, потому что он впору лишь мне…

Двадцать дней, восемнадцать… пятнадцать… Я витала уже в облаках, сокрушаясь тогда об одном – что еще не могу поделиться своим счастьем с моими друзьями. В Интуристе сказали: об этом молчок, никому ни гугу, пока точно еще неизвестно, я пройду или нет важный «конкурс» биографий советских людей. Только мне не давало покоя мое чувство вины, будто бы я врала однокурсникам, вынужденно скрывая о планах встречи с городом моей мечты, ведь за долгие годы учебы у меня от них не было тайн.

Десять дней… Еще только неделя…

Я с упоением запоминала замысловатые немецкие слова, не входящие ни в какую программу изучения этого языка в Советском Союзе. А занятия в институте – как будто во сне… Я ходила на них по инерции заведенного стереотипа. Психология и медицина отступили на задний план, превратившись вдруг в фон, став не главным уже в моей жизни, в …предвкушении счастья…побродить по следам … Гениальных… Великих…

Оставалась всего лишь неделя моего бесконечного томления и моих ожиданий, когда вдруг, неожиданно, во время занятий, не сказав, почему, меня срочно вызвали в учебную часть. За пять лет учебы это было впервые.

– Наверное, Ленинскую утвердили, – предположил ведущий в это время у нас в группе практическое занятие по научному коммунизму преподаватель марксистско-ленинской философии, удивленный не меньше, чем я. В стенах нашего института ничто подобное не практиковалось, и студентов нельзя было вызвать с занятий даже во время ЧП, потому что все пропуски приравнивались к преступлениям, а за непосещение лекций могли просто отчислить из вуза, несмотря на самые блестящие знания, доказанные не только заведующему кафедрой, но и целой экзаменационной комиссии. Да, могли отчислить лишь только за то, что ты не «отсидел» положенное тебе вузовской программой время в данном лекционном зале и у данного преподавателя, иногда просто переписавшего текст «выдающейся» лекции с одного из разделов студенческого учебника. Конечно, западному студенту, «добросовестно» не посещающему лекции или врывающемуся в аудиторию во время занятий, допивая при этом кока-колу и доедая полуметровый сэндвич, этого не понять. Но тем не менее тогда у нас было именно так, поэтому этот неожиданный вызов всполошил не только меня, но и всех вокруг почти так же, как и получение письма в Обломовке в знаменитом романе Гончарова.

Не прошло еще и пяти минут после вызова с занятия, как меня уже встретила на пороге своего кабинета чем-то очень озабоченная заведующая учебной частью и загадочно намекнула, что меня ожидает в соседней комнате один …человек… с которым я должна быть до предела откровенной.