Иван Царицын - В краю гор и цветущих долин

Козинцев обвёл взглядом присутствующих.

– Где Пётр? Какого хрена его до сих пор нет на рабочем месте? – он повернулся к Коновальцеву и погрозил кулаком. – Это раздолбайство мне уже надоело. Вы вдвоём где-то вечно шляетесь и не отчитываетесь.

Вдруг на улице раздался грохот мотора. Через окно стало видно, как обклеенная серпами и молотами «Газель» въехала на тротуар. Машина дала задний ход, распугала прохожих, яростно взвизгнула и припарковалась. Работники аппарата внимательно наблюдали. Хлопнула дверь кабины, затем заскрежетали двери кузова – водитель принялся разгружать «Газель». Потом кто-то толкнул дверь Комитета, и внутрь ввалился юноша, держащий в руках длинный чехол с торчащими железяками. Железяки скрывали его лицо. Юноша поставил чехол к стене, и все увидели улыбающегося Петра Мельниченко. Он был одет в ярко красную, как боевое знамя, футболку.

– Ну и где ты был? – спросила Белоусова.

– Палатки забирал, – невозмутимо ответил Пётр.

Козинцев махнул на работников.

– Вот видите, один Мельниченко тут работает. А вы, бездельники, полдня штаны просиживали.

Пётр ускользнул обратно на улицу.

– Останови его, – крикнула Белоусова и дёрнула Лизу за рукав.

Но на неё уже не обращали внимания – Коновальцев спрятался, наконец, в своей коморке, Прибрежный убежал вымучивать статью, а Штепа, встревоженная словами начальника об увольнении, бросила подругу и пошла вслед за Козинцевым в его большой кабинет, чтобы умаслить.

Пётр таскал чехлы из «Газели» в актовый зал, когда из коморки выглянул Коновальцев и сказал:

– Закончишь, зайди, пожалуйста, ко мне.

– Обязательно, – ответил Мельниченко раздражённо.

Перетаскав все палатки, он подошёл к осквернённому столу, подобрал лифчик и выкинул в мусорку.

– Всего делов, – крикнул в актовый зал, где по-прежнему сидела Белоусова.

Вновь из коморки показалась голова Коновальцева:

– Будь добр, зайди, пожалуйста.

– Щас, – так же раздражённо ответил Пётр.

Он вышел на улицу, залез в «Газель» и отогнал машину с тротуара на более удобное место для парковки. Некоторое время сидел неподвижно, думал.

– Ты что-то хотел? – проговорил он, появившись в коморке Ивана.

Медали на американском кителе Коновальцева звякнули. Иван откинулся на спинку стула и попытался принять вид человека, знающего себе цену.

– Я не выдаю товарищей, – и, подождав немного, добавил. – Не выдаю.

– Понимаю, ты правильный.

– И всё же отдай мне ключ от Комитета.

– А ты имеешь право его от меня требовать?

– Да, чёрт возьми, я имею право.

Пётр продолжал стоять как вкопанный.

– Ну, – гаркнул Коновальцев.

Мельниченко полез в карман, вытащил ключ и швырнул. Ключ цокнул о стол, подскочил и со звоном упал где-то в ногах Коновальцева.

– Спасибо тебе большое, приятного дня, – ответил Иван. За ключом он не потянулся.

Пётр ушёл, хлопнув дверью. Коновальцев достал из ящика стола открытку с изображением двух белых голубков и подписью изящным почерком: «Дорогой Пётр Мельниченко! Иван и Мария приглашают Вас на своё бракосочетание, которое состоится 10 июня в помещении Нахимовского загса в 11.00» – и разорвал приглашение в клочья.

Пётр Мельниченко родился 26 декабря 1991 года – в день, когда перестал существовать Советский Союз. Единственным, что связывало его с ушедшим временем, был образ товарища Сухова из фильма «Белое солнце пустыни». Будучи пятилетним мальчиком, Пётр подражал киношному образу – бегал по квартире в фуражке с красной звездой и щёлкал игрушечным револьвером (нагана, как у Сухова в фильме, в ящике с игрушками не нашлось).

Мальчик рос, мужал, вскоре окончил школу и поступил в университет. И хотя порой он ощущал голод к идеям и смыслам, душа его оставалась пустой, подобно ненаполненному сосуду. Однажды на четвёртом курсе, а это уже был конец 2013 года, он вместе с однокурсниками-судомеханиками выпивал в пивнухе. С тяжёлым от влитого пива животом Пётр вышел на улицу перекурить. Сделал несколько затяжек и увидел любопытную картину – парень в чёрном кожаном плаще отмахивался от четверых отморозков, задиравших и толкавших его. Один из отморозков, небось самый отщепенец, маленький, горбатенький, с пышным одуванчиком кучеряшек на голове скакал вокруг, вскидывал кривую ногу, точно собака, желающая справить нужду, и пытался дать парню пинка.

Дело пахло жареным. Четверо на одного – такой расклад вызвал у Петра острый приступ чувства несправедливости. Он спустился с крыльца пивнухи, глубоко затянулся сигаретой, выкинул её и крикнул: