Валерий Петков - Скользкая рыба детства

С Шуркой мы заключили соглашение: он делает за меня табуретки, вытачивает напильником из квадратной болванки бесполезные молотки, а я пишу за него сочинения.

С этими рукописными опытами почерк я испортил на всю жизнь. Надо было за то же время успеть накатать в два раза больше! И не просто текст, а добротное, полноценное сочинение, грамотно и на определённую тему.

Некоторые хитросплетения слов в моем сочинении потом никто не мог распутать и перевести на русский язык, даже я сам, а Шурка половину урока красиво «срисовывал» мой текст.

У Шурки всё было строго на своих местах, в коробочках, промаркировано, а почерк – каллиграфический. Вообще он был необыкновенно аккуратен. Как будто не в деревне родился.

В итоге я получал 5/4, а он – 5/5.

Меня оценки не огорчали. Даже был какой-то необъяснимый кураж – успею вовремя или нет? И ни разу Шурку не подвёл.

Всё было сообразно – мне нравилось сочинять, а ему – делать руками.

Зима была суровая, несколько раз выпадало короткое, как зимний день, счастье – отменяли в школе занятия.

Мне нравилась тихая, улыбчивая Зина и я всё время проводил у Галкиных. Беленькая, подсвеченная невесомым ореолом волос, сидела она напротив окна, смотрела в учебник, опустив глаза, чему-то легонько улыбалась и краснела вдруг.

Первая, «телячья» влюблённость, когда за счастье – просто лизнуть руку и долго не засыпать, волнуясь и улыбаясь наедине, вспоминая важные мелочи.

Весна налетела наскоком, снег исчез скоро. Мы начали говорить о каникулах, Шурка с Зиной должны были уехать на всё лето к родне, в деревню, меня увозили далеко – на юг.

Нам не хотелось расставаться. Но нас не спрашивали.

Тёплый апрель. Припекает, дремотная лень, и уроки в тягость. Трава зелёная встрепенулась. В школу – во вторую смену. День располовинен бестолково расписанием. Среда.

Возле дома Галкиных столпились соседи. Военный пенсионер Саночкин, в трофейных кожаных штанах от немецкого танкового комбинезона. Здесь же вездесущая безумная, но нестрашная Полина в вывернутом тулупе, кривые зубы вырезаны из картошки, румяна во все щёки спелыми яблоками. Пожарник Майоров, по кличке «Брандмайоров», хмурый, лицо кирпичного цвета.

Столпились, молча слушают.

Окна раскрыты настежь, ветер треплет лёгкие занавески, словно зовут – ну, что же ты, беги скорее к нам, не мешкай, поторопись, такого больше не будет.

Непроизвольно ускоряю шаг, потом бегу, смеюсь чему-то, ещё не зная причины, поддаваясь общему настроению…

Меня обнимают, мутузят радостно по спине, кричат. Звучит торжественным баритоном громкий голос Левитана… «Выведен с человеком на борту… лётчик, майор Гагарин Юрий Алексеевич… Советский корабль «Восток» совершил благополучную посадку в заданном районе. Самочувствие нормальное».

Странно и непривычно отдаются во мне эти слова, радостные крики.

В школу в тот день мы не пошли. Взрослые ходили по улицам, смеялись, словно не до конца верили, что такое возможно. Собирались большими группами, пели песни, были счастливы, как никогда, оттого, что наконец-то все вместе.

Шурка стал делать ракеты. Наверчивал на кусок трубы тонкую прочную бумагу в несколько слоёв. Пропитывал её клеем «БээФ». Получались цилиндрические корпуса. Лёгкие, надёжные. Петельки из проволоки в трёх местах по всей длине удерживали ракету на прочном стержне. И небо – высоченное, вот оно – рядом. Глубокое, как опрокинутый океан, на всех хватит – плыви в любую сторону.

Новые слова появились в разговорах – «обтекатель», «стабилизаторы», «стартовый стол», «заданные параметры», «рабочий режим».

Селитра, алюминиевый порошок, какие-то ещё химикаты – всё было рассчитано Шуркой до грамма. Ракеты стартовали с громким шипением, слегка виляли от мощного напора, стремительно уносились вверх. Только белый дымный след замирал, недолго держался в воздухе и уплывал к белому подбою летучих облаков.

Улица Достоевского плавно стекала вниз, дальше – к крутому берегу реки. Туда падали наши мощные ракеты.

Много позже я узнал, что в романе «Братья Карамазовы» Иван Карамазов, словами чёрта, говорит:

– «Что станется в пространстве с топором?… Если куда попадёт подальше, то примется, я думаю, летать вокруг Земли, сам не зная зачем, в виде спутника».

Впервые в мире слово «спутник», в смысле – искусственный.

Последний роман Гения – 1880 год.

Всё сошлось причудливым извивом жизни в одной точке, на улочке небольшого городка.