Валерий Петков: Скользкая рыба детства

В малой спал дед. Он вставал рано, немного ел, работал. Перед жарой выпивал стакан домашнего вина, съедал с большой тарелкой борща дюжину горючих перцев. Лицо вспыхивало, пламенело, пот от ядрёных стручков тёк ручьём, а дед только крякал и кхекал, принюхивая остроту пышным ломтём хлеба домашней выпечки.

Обедал он уже обстоятельно – курятина, овощи, брынза. Потом спал. Вечером опять работал, пока сумерки не займутся.

Умер он в декабре. Я был на срочной службе и не смог его проводить.

Спустя много лет приехал к нам в гости дядя Костя, старший брат отца. Очень энергичный, видный, высокий мужчина. Он занимал какой-то важный пост в Министерстве просвещения, был филологом по образованию.

Сидим, разговариваем, вспоминаем былое под рюмочку. Музыка заиграла, показали по телику шведскую группу, поползли титры – «АВВА».

– Смотри-ка, точно как ту женщину звали, в деревне, что напротив правления жила. Да вот же, мы ей ещё с Петькой молоко бабушкино носили… Помнишь?

– Я в архиве искал личное дело отца, твоего деда. Видел донос… Её рукой написан. Одна фамилия вычеркнута, другая сверху – звонарь, юродивый из храма. Расписка подшита в той же папке: получила премию по пятьдесят рублей за каждого «врага». За бдительность. Тоненькая такая папочка. Серенькая.

– А чья фамилия-то вычеркнута?

– Теперь уже не так важно…

От мазанки той остался бугорок. Распласталась, въехала в землю. Трава высоченная. Кое-где солома крыши догнивает чёрными лишаями. Заросло всё обильно. Только небольшой холмик и видно – сразу не приметишь, если не знаешь.

Когда я слышу песни группы АВВА, вспоминаю то странное имя, вижу лето, деревню, бабушку, деда на мотоцикле, друзей, козу Майку.

Репрессированного деда представляю по единственной фотографии.

Помню то странное состояние, что накатывало на меня, когда ставил банку с молоком на пол и наклонялся в полумраке у двери в избу. Всякий раз сдерживал дыхание и ждал чего-то…

Будто вот сейчас дверь приоткроется, и я – спрошу…

На нашей улице красивые дома. С обеих сторон. Только одно место пустовало долго. Представьте – красивая улыбка, а спереди нет одного зуба!

Новый хозяин появился, как чёрт из рукава. Поначалу он рьяно взялся за дело – яму вырыл экскаватором, погреба вместительные затеял, похожие на бункер в фильме про фашистов, фундамент бетоном залил. Кричал, бегал, руками махал, вроде – руководил.

Въедливый такой тип, как пенсионер со сдачей у кассы.

Ходили соседи, гадали – что ж он там удумал с таким размахом. А его взяли и посадили. Хищения в особо крупных размерах. Говорили, что многие тысячи казённых рублей расхитил!

Стройка осиротела. Жив дом, если в нём люди. Где люди – там и жизнь.

И все гадали, что же будет с заброшенной новостройкой.

Нам же, пацанам – радость. Свой штаб появился.

Только радовались мы всего одно лето. Ранней весной следующего года привезли на участок брёвна, с торцов коряво пронумерованные от руки синей краской. Выгрузили осторожно, стали складывать на прежнем фундаменте настоящую деревенскую избу. С ажурными наличниками, высокой кровлей, красивым коньком ручной работы над стропилами.

Семья Галкиных поселилась тут же, во времянке, в углу участка. Спокойные, улыбчивые, работящие.

Трудились все – хозяин Григорий, хозяйка Анастасия, баушка. Так и звали – баушка, баушка. А она вроде и не спешила, всё время стряпала, мыла, но успевала всюду, и знала, что где лежит, а главное, в каком порядке надо делать работу – какую сейчас, а какая не к спеху.

Ни разу не слыхал, чтобы она голос повысила. Лицо морщинистое, доброе, глаза детские, руки узловатые, а мягкие. Зинка и Шурик, детки – помогали, как могли, но их особенно не неволили. Жалели, но вслух не говорили.

Соседи интересовались, но старались не мешать лишним советом – в каждой домушке свои погремушки.

Дом получился как картинка из русской сказки – с синими наличниками, большой, светлый. Кораблём у причала возвышался над остальными постройками улицы. Только из-за угла выйдешь, и вот он – плывёт в глаза.

Такое было ощущение, что у причала, если на резной конёк крыши снизу глянуть.

К осени управились, из времянки переселились, обуютились. Как ни зайдёшь – тепло, рады гостю, кошка Мурка старательно умывается, «ванька мокрый» – цветок бальзамин на подоконниках фонарики яркие развесил празднично. И радио всегда что-то рассказывает. Вроде и нет ничего особенного, а уходить не хочется.