Владимир Дукельский - Итэ Дэ. Сказки о слонах

Полино-слон был худенький и нежный. Часто мерз. Сильнее всего замерзал тогда, когда ни в ком не видел стремления к укромности и потенциала преданности. Лучше всего ему удавалось слушать и любить. И всё-всё-всё помнить.

Полино-слон много бродил и сравнивал, привязывался к местам и людям, но от смущения не показывал этого.

«Почему, – рассуждал Полино-слон, – ко мне всё так хорошо и прочно прилипает? Если присмотреться – то ведь всё подряд на меня влияет, меня формирует… Услышу кого-нибудь один раз – и начинаю подражать, что-то обдумываю под услышанным углом. Так вот, почему вокруг менее восприимчивые слоны? В чем тут дело – то ли это невнимательность слоников, не замечают ничего, пропускают всё мимо глаз и ушей… То ли слоники заросли равнодушием, стали разочарованными и понурыми… В таком случае – где же их так разочаровали и обидели? Так… Был ли я уже в этом месте? Надо побывать».

Полино-слон замерз думать и повернул с запада на юг.

(САСПЕНС)

«С запада на юг. Что-то знакомое, – пришло в голову худенькому Полино-слону. – А, ну конечно: Юго-Запад города! Родина моя. Проспект Ветеранов».

У одноименного метро толклись важные и мрачные, отбрасывающие грязную тень, неслоны. Кто-то из них держал палку, кто-то – кнут, кто-то, судя по глазам, готовил ругательные и унизительные слова – психическое оружие. Отдельные неслоны торговали чем-то запрещенным. Среди всего прочего на их лотках можно было заметить бивни и украшения из кости – очевидно, слоновьей.

Изредка из дверей станции выпрыгивали напуганные дрожащие слоны и, панически хлопая себя ушками по голове, пытались проскочить мимо неслонов невредимыми. Но у кого-то из угрюмых, поросших шерстью неслонов, всякий раз получалось или стегнуть слона хлыстом-нагайкой, или, как минимум, крикнуть вослед слонику какую-нибудь гадость. Судя по их ничтожному представительству на большом куске карты города, слоны здесь тщательно истреблялись, либо – как вариант – изначально с неохотой селились в этих краях.

Не приближаясь к метро, Полино-слон пошел по противоположной стороне проспекта. Неслоны, которые двигались ему навстречу, взглядами насильников и подлецов словно приглашали Полино-слона остановиться. Полино-слон не мог себе позволить этого сделать. Ведь этим он очень сильно бы огорчил, а, может быть, и довел бы до неприличной больницы красноштанного слона Владимира.

Однажды слон Соня заблудился.

– Где это я иду? Лучше бы здесь не ходить… Сам себе удрученно шепчу…

Слон Соня переживал справедливо. Юго-западной струей жестковатого приземистого ветра его, такого просторного, вытолкнуло куда-то в конец проспекта маршала Блюхера.

– Нет, ну каких-то маршалов я понимаю, знаю, признаю – ну, Казакова, например, или Жукова… Захарова… А Блюхера – это нет, это мне не надо, оставьте его себе.

Слон Соня смешно и ворчливо бормотал протестные высказывания и удалялся еще глубже в неизвестное.

Слон Соня сам не помнил себя злым, но сейчас, страдая от заниженных температур севернее Невы, хотел всё вокруг отменить и разрушить. Из него в ограниченном количестве стружкой сыпались ругательные пассажи.

Подворачивались колченогие хозяйственные старухи угрожающего вида.

– Всех еще обходить, – вздыхал слон Соня, согревая конец хобота у себя во рту.

– Да уж обойди, развалина! Вымахал, чудовище.

Слон Соня полуприкрыл глазки, всегда доселе готовые к игривости и кокетству, и перешел дорогу, не осмеливаясь ответить злым и несчастным людям.

На морозе у него выпукло проявилась картавость.

«А вот бы осталась она», – подумалось слону. «Так здорово же. Здогово. Я фганцуз, я лучше слон-фганцуз. Гешительно лучше, чем слон на Магшале Блюхеге». Он уже сам себя передразнивал.

Это его развеселило, он радостно расхохотался и непроизвольно затрубил, взмахивая довольным хоботом.

«Эротично, очень эротично звучит. Я и так-то не промах, а с этим манерным, умеренным эффектом…».

Он был прав. Его естественный образ, до этого и так, казалось, не дававший всем покоя, похоже, был завершен.