Владимир Дукельский - Итэ Дэ. Сказки о слонах

И вообще говоря, делайте, что хотите, но

СЛОНИКИ НЕ ДОЛЖНЫ РАЗЛУЧАТЬСЯ!

До встречи на следующей неделе, на тропе здоровья.

Из газеты меня уволили, и больше ни в одно издание, как бы сильно я ни просил о помощи, не принимали. На следующий день после этой дисциплинарной меры слоны ушли сами, о чем стало доподлинно известно. На улицах тут же стало меньше детей, меньше солнечного света, а у меня были готовые мемуары и самые главные слова, и гордость оттого, что их услышали:

СЛОНИКИ НЕ ДОЛЖНЫ РАЗЛУЧАТЬСЯ!

И будьте здоровы.

– Буду ежом, – ответственно сказал официант Борис в свой выходной на пленЭре. – Кто, если не я? Кто, если я? Неважно.

Он возмужал и изменился. В книге жалоб появилась следующая запись:

«Ваш Борис больше не нагибается и басит. А еще он быстрее обычного приносит рис.

Вера с Надеждой».

Вскоре после того, как город покинули слоны, у Бориса умер ёж. Ёж был для него сосредоточением вселенского добра. Борис купал его в специальной маленькой ванночке и на ночь целовал в глазик. Иногда еще и в носик. Ёж выглядел все хуже и хуже и чах. Во время одного из таких купаний у Бориса зазвонил телефон. Дело в том, что все близкие без конца волновались за ежа, и этот роковой звонок от мамы имел целью узнать следующее:

– Ты не забыл о купании?

– Мама, я, между прочим, этим сейчас и занимаюсь! – парировал официант Борис.

Было еще несколько праздных вопросов, и они сильно отвлекли официанта Бориса от водных процедур. Оставленный один на один с переполненной ванночкой, ёж захлебнулся и почти мгновенно умер. Борис достал его мертвого и не поцеловал. Положил его на полочку с зубной пастой и загрустил. Жизнь в тот день круто переменилась.

– Буду ежом, – ответственно сказал вроде бы еще раз официант Борис.

У него только-только начали отрастать настоящие черные волосы на подбородке вместо извечного несолидного пушка. Борис отрицал всякое бритьё, желая казаться солидным половозрелым человеком, на вид от двадцати до тридцати лет. По вечерам он слушал радио «Мария» и пукал. Всё стало происходить само.

Знакомые и коллеги стали замечать неладное. Борис довольно часто объявлял посреди разговора:

– Я ёж!

Борода росла. Вместе с ней росла потребность в нежном к себе отношении. Последнего, в свою очередь, не было. Борис жалел о том, что ёж умер после ухода слонов, что они не сумели предупредить своим безошибочным чутьем этот несчастный случай. Но это он зря – как будто у них был счастливый.

– Они должны были забрать его и спасти! – беспомощно заявлял он куда-то в раковину, когда мыл посуду – то днем, то ночью.

Борис стал хуже работать, больше купаться, но это не приносило никакого результата, поскольку вокруг не было ни слонов, ни ежей. Город представлялся ему гиблым и загнивающим.

Как-то он попробовал поцеловать в глаз маму. Это привело ее в негодование и навело на мысль о пошатнувшейся сыновней нормальности. Помешательство Бориса не входило в ее весьма эгоистичные жизненные планы: она всюду намеревалась им гордиться, а на самом деле, конечно же, только собой и своим мастерством управления.

Борис продолжал работать, но отказывался выносить блюда, не содержащие грибов и яблок.

– Хорошие грибочки ёжик вам принес? – спрашивал он иногда у клиентов и спешил на кухню узнать, нет ли чего еще грибного или яблочного, окончательно потеряв меру во всём.

Тем не менее, гости полюбили его еще больше. Руководство даже взялось подумать об его повышении. А книга жалоб писалась будто бы только о Борисе.

«Ваш Борис дружная прелесть. Для моей персоны он как ёжик, всегда спешащий на помощь. Моя персона – ваше преданное сердце.

Спустя пару недель Бориса сделали администратором. Следует сказать, что за эти две недели он так ни разу и не побрился. Кафе виртуальным велением владельца зачем-то переименовали в кафе «Бородин».

Работа Бориса была непыльной – сидеть у окна и изображать включенность в эфемерную успешность, о которой он ничего не знал. Гений вечно развивающегося места. На новом поприще ему устойчиво везло: командовать никем не было необходимости, а конфликтов с гостями не происходило вовсе. Никто даже нажраться по-ублюдочному не мог. Похоже, что лень и апатичность побороли в людях агрессию. Не самое плохое загнивание – часто думал Борис, задней мыслью в такие минуты критиковавший про себя город собственного урождения.