Лана Кузьмина - Мгновения

Цветы ужасно завидовали. Но они не знали только одного, что их друзья умерли, что это мертвые цветы, что они больше ничего не чувствуют, что они вовсе не счастливы, потому что их больше нет. Цветы тоже умирают, как люди. Только их смерть… прекрасней, скажет кто-то, ведь своей смертью они приносят человеку радость, хоть и на несколько дней. А кто-то может сказать, что своим существованием цветы приносят большую радость, цветя на грядке или в горшке. А кто-то скажет, что все это глупости и только шизофреник может считать, что у цветов есть хоть какая-то душа.

Я не знаю, кто прав. Только, когда через пару дней цветы снова посмотрели сквозь стекло, они увидели увядший букет: поникшие головки, осыпавшиеся лепестки. Я видела росу на их листьях. Цветы плакали…

Тот сад, по которому мы бродили когда-то, давно стёрт с лица земли. Пройдут года, столетия. Сменится несколько поколений, поменяется сама жизнь, страна изменится. О нас уж не вспомнят. Кто мы? Лёгкие тени. Мы не принимали участия в громких событиях, не стали творцами или политиками. Мы всего лишь любили бродить вдвоём по нашему дикому заросшему саду.

И вот оно, полузабытое детство, вновь является мне в вечерней дреме. Когда, утомившись от трудного дня, ложишься на веранде и засыпаешь, убаюканная тихим шелестом листвы и мягкими лучами уходящего солнца.

Я возвращаюсь в отчий край, где ивы дремлют над озёрной гладью, где поле расстилается до горизонта, где тишина… где ты ещё со мной…

Кто ты? Всего лишь неприкаянный мальчишка, ходивший в наш дом обедать.

Так много лет прошло. Помнишь, как ходили с тобой в школу? Ты был самым маленьким в классе, я самой высокой. Ты носил нелепую шапку-ушанку и давал мне смешные прозвища. Твоя фантазия была неистощима.

Ты любил животных, не мог пройти мимо кошки, не погладив ее. Для бездомных собак собирал остатки со стола, и они бежали за нами до самой школы.

К шестнадцати годам ты очень изменился: стал выше меня на целую голову, твои глаза стали ещё синее, а волосы потемнели. Или мне только кажется, и ты всегда был таким?

Твоя экзотическая внешность пользовалась большим успехом, девчонки висли на тебе гроздьями. Но ты всё равно приходил ко мне, и мы гуляли, гуляли до темноты по заброшенному саду, ветки яблонь над нашими головами сплетались в тёмно-зелёную зонтик, и если шёл дождь, то мы его даже не замечали.

Любил ли ты? Возможно. Только не меня. Зачем же тогда приходил и сидел со мной вечерами на крохотном пеньке срубленной груши? Мы сидели так близко, я чувствовала тепло твоего тела и мне ужасно хотелось тебя поцеловать.

Её звали Таня. Высокая, хрупкая брюнетка с тонкими изогнутыми бровями. Когда я увидела её в первый раз, то не могла оторвать взгляд именно от этих удивительных бровей, пытаясь угадать, настоящие ли они.

Она забрала тебя. Я ждала тебя целую неделю, но ты так и не пришёл. А я плакала, стоя у зеркала, ведь у меня не было иссиня-чёрных волос, тонкой талии и красивых бровей.

Столько лет прошло, и я не плачу о тебе как прежде. Только кажется иногда, что самый счастливый момент моей жизни давно прожит.

Мне было тогда шестнадцать лет. Я сидела рядом с тобой на крохотном пеньке срубленной груши, чувствуя тепло твоего тела и мне ужасно хотелось тебя поцеловать.

Утро. Мне семь лет и я иду в школу. Одна. Идти ведь всего ничего – сначала прямо, через несколько минут повернуть за угол, не успеешь досчитать до десяти – и вот он школьный забор с кривыми, едва держащимися на петлях покосившимися воротами.

Я никогда не опаздываю, иногда даже прихожу раньше, потому что очень люблю учиться. Алеша всегда ждет меня у березы. У какой именно? У той самой, что растет, прижимаясь к кирпичному забору одного из огородов. Правда тогда забор был совсем другим. Каким? Не могу вспомнить. Так вот, если идти от моего дома, а потом взять, да и прямо у березы свернуть налево, а потом еще направо, за магазин… Раньше он назывался «Булочная». Заходишь – и попадаешь в хлебное царство. Вокруг высоченные стеллажи с деревянными полочками. А на них – чего только нет: батоны нарезные, горчичные, плетенки (их до сих пор называют халами), буханки черного, пшеничного (мы говорили ситный). Рядом бублики с маком, кунжутом, и самые мои любимые маленькие французские булочки и крохотные рогалики, названные отчего-то студенческими. Наверное, потому, думалось мне, что все студенты очень бедные, и денег у них хватает только на такие миниатюрные рогалики. Можно было подходить и самим брать хлеб или трогать свежий или черствый привязанными к стеллажам металлическими вилочками (или это были палочки? А, может, и то и другое?)