Рут Фейгель - Чужие огни

Со всех сторон посыпались смешки. Похоже, бледноглазую девицу тут недолюбливали.

Неприятельница, проворчав что-то невнятное, обошла меня и направилась к той самой кровати, которая, как выяснилось, принадлежала именно ей. Проходя, она прожгла меня взглядом, в котором, помимо совершенно необъяснимой ненависти – с чего бы вдруг ненавидеть человека только за то, что он ошибся, – сквозила какая-то безысходность затравленного зверя. Я же вопросительно глянула на ту арестантку, которая так вовремя спасла меня от битья. Та молча кивнула в направлении еще одной кровати, которая была не сразу замечена мною – тоже в верхнем ярусе, но возле стены, у самого окна. С большим облегчением я забралась на эту скрипучую койку – каждое мое движение отдавалось немедленным визгом ее деталей – и отодвинулась как можно дальше к стене. Я не испытывала никакого желания вступать в разговор с кем-либо из присутствующих, тем более что меня ощутимо потрясывало от пережитого возбуждения, так что даже зубы временами выбивали короткую дробь. Прежний ровный гул восстановился в камере, ее обитательницы вернулись к своим привычным занятиям, не обращая на меня далее ни малейшего внимания. Это меня устраивало как нельзя больше. Бесцельно рассматривая сероватый потолок в мелких трещинках, я понемногу успокоилась и предалась воспоминаниям и размышлениям. Мои мысли плавно утекли на полгода назад, в осенние дни, когда я, озверев от бесплодных поисков работы, ухватилась за весьма сомнительное предложение…

***

Итак, здесь я уже проезжала, и не один раз. Вот она, пара кривоватых деревьев у обочины, вон там, чуть дальше – бесформенное здание сероватого цвета… Кто ж сюда, в такую глушь, забирается жить по доброй воле!.. Я все явственнее ощущала в своем животе что-то вроде пружины, которая сжималась и твердела с каждой секундой и каждым неправильным поворотом. Я уже успела проклясть на чем свет стоит свою идею ехать на это чертово собеседование, и саму эту работу, и саму себя, в конце концов. Терпеть не могу опаздывать. И сегодня, собираясь на встречу с работодателем, специально вышла заранее; но поиски адреса, затерянного неизвестно где за городом, затянулись настолько, что мне уже виделся полный крах моей затеи. Встреча назначена на три часа дня. Сейчас же на приборной панели моей машины горят ехидным желтеньким светом цифры "14:50". Даже если я прямо сейчас найду правильную дорогу, мне придется потом ворваться в кабинет, как пожарный в пылающий дом. О да, я знаю, что в нашем народе опоздание на полчаса не считается опозданием. Но я – лично я – ненавижу опаздывать!

Задумавшись обо всем этом, я взяла правее, чем планировала, оказалась на узенькой неприметной колее, окруженной с обеих сторон высокими колючими кустами. Уже изготовившись выплюнуть в белый свет трехэтажное ругательство и с позором вернуться домой, я вдруг зацепила взглядом глухой металлический забор, располагавшийся в некотором отдалении и напоминавший своим видом сооружение, о котором мне было говорено по телефону. Надежда, теплая и настойчивая, просочилась на сжатую до предела пружину в моем животе и растворила ее. Да, это тот самый дом! За высоким сплошным забором, в отдалении, вырисовывалась крыша просторного особняка, построенного в глубокой низине и скрытого, таким образом, из вида проезжающих.

Подъехав к самому забору, я набрала номер хозяйки особняка – в прошлом телефонном разговоре она представилась мне Изабеллой, – узнала от нее, что я могу припарковаться снаружи, позвонить в калитку и проследовать во двор пешком – что я и сделала, ощущая все еще привкус перегоревшей досады, после чего оказалась наконец во дворе особняка.

Сразу за воротами начинался какой-то разнузданной пышности сад. Тяжелые ветви нависали над головой проходящего, и, будь я повыше, наверняка была бы до крови исцарапана когтистыми лапами яблоневых, вишневых, сливовых и еще разных прочих деревьев, перечислять которые нет у меня ни малейшего желания. А ведь распустила же я нервы в последнее время – сейчас эти ни в чем не виноватые растения вызывали у меня чувство какой-то неясной тревоги и даже желание развернуться и уйти отсюда прямо сейчас. Не зря же говорят, что кофе – сильный раздражитель, а уж я его пью литрами, не побоюсь этого слова. Нет уж, пора заканчивать эту кофейню, пора!

Мне чудом удалось не заблудиться хотя бы здесь, при том, что многочисленные тропинки разбегались, переходя одна в другую и теряясь в труднопроходимых дебрях. Двухэтажный особняк из пятнистого рябоватого камня находился в середине сада и был охвачен им, как средневековый замок – защитными сооружениями. Даже окна в этом спрятанном от мира доме выглядели как бойницы – они были узкие, зарешеченные, с тонированными стеклами, и имелись только во втором этаже. Я поднялась по ступеням на небольшое крыльцо и снова позвонила. Дверь легко и сухо щелкнула и приоткрылась. Я шагнула внутрь, и прохладный синеватый сумрак обступил меня. Это был безоконный первый этаж, и помещение освещалось многочисленными круглыми лампочками, сидевшими высоко под потолком и испускавшими неяркий голубоватый полусвет. Стены были выкрашены матовой синевато-серой краской. Длинный коридор уходил, изгибаясь, влево и заканчивался застекленным входом в просторное и гулкое помещение вроде вестибюля, с краю которого поднималась узкая и легкая лестница из полированных дощечек (по странному замыслу архитектора, к ней не было предусмотрено перил), а поверху, по всему периметру, тянулась балюстрада, за которой виднелся ряд закрытых дверей в неизвестно какие комнаты. Вестибюль, при всех своих громадных размерах, был абсолютно пуст; пустота эта вызывала ощущение совершенно лишнего пространства и навязчивое желание чем-нибудь его поскорее заполнить.