Андрей Артёмов - Особый порядок

Вскоре Ирина поступила в институт. К Диме недавно приезжал отец. Приезжал и брат Андрея Ивановича; как они были обрадованы, увидев друг друга! Иногда приходила мать. В поведении Сергея Петровича мало что изменилось, он оставался прежним, ленивым в доме. Елена Ивановна, несмотря на свой философский склад ума, на всё в доме смотрела просто, без каких-либо умозаключений, не беспокоилась по пустякам: она их попросту не брала во внимание. Она просто была заботливой хозяйкой дома.

Андрей Иванович сделал несколько телефонных звонков своим друзьям, некогда коллегам, и сердце его затосковало. А не позвонить было бы невежливо с его стороны – так он полагал.

Был вечер, за окном шёл небольшой дождь. В комнату Андрея Ивановича заглянула Ирина и застала его в кресле с раскрытой книгой.

– Дядя, не помешаю тебе?

– Нет.

Ирина прошла в комнату.

– Мне хочется с тобой поговорить.

– Хорошо.

Ирина знала, что будет говорить Андрею Ивановичу, но не знала с чего начинать. И книга послужила ей лишь удобным поводом.

– Дядя, а какую ты книгу читаешь?

– Преотличную – Достоевского!

– И чем же она отличная?

– А ты разве не читала?

– Ну, как сказать; уж очень мудро и сложно у него написано.

– Путано, Ирочка, потому, что ты читала так, отрывками. А книга эта действительно сложная и мудрая.

– Дядя, скажи мне просто, в чём в ней мудрость?

– Мудрость, знаешь, само понятие очень сложное, а ты хочешь, чтобы я сказал тебе о ней просто… Ну ладно, вот скажи: все ли добрые и злые дела совершаются по совести, по справедливости, как вот в этой книге?

– Ну, дядя, ты сравнил с мудростью.

– А как же ты думала?

– Этого в принципе невозможно.

– Вот как раз-то в принципе и возможно.

Племянница посмотрела на дядю.

– Сколько совершается в мире зла, скажем так, по совести – ради добра или во имя его? – продолжал он. – И совершивший зло по совести должен быть наказан, потому что это такое же преступление, которым руководила алчность. И страшнее оно потому, что оно выношенное, обдуманное.

– Ой, как всё сложно.

– Вот именно, что сложно. А в общем-то, перечитай Достоевского: тебе его полезно знать как будущему педагогу.

– У Достоевского не только об убийстве по совести или по справедливости говорится, но и о любви, – наконец-то начала свой разговор Ирина.

– Это верно… Ты хочешь со мной поговорить о любви? Я правильно понял?

– Да, – улыбнулась она.

– Это светлое и меж тем мучительное счастье, поверь мне; я это знаю наверняка. Ты хочешь поговорить о любви? Но лучше я воздержусь от разговора о том… Вижу, ты любишь, – и люби; и пусть тот, кого выбрало твоё сердце, будет достоин твоей любви. Надеюсь, он хороший. Да?

Ирина улыбнулась и отвечать дяде не стала. Она быстро вышла из его комнаты.

Наконец в доме установилась тишина. За окнами была уже глубокая ночь. Андрей Иванович лежал в постели и слушал шум усиливающегося дождя – окно в его комнате было приоткрыто. Карлин чему-то вдруг улыбнулся – и с улыбкой полежал какое-то время, затем перевернулся набок и вскоре заснул.

Здесь, в старом районе города с деревянными домами, как в деревне. А в деревне, известно, всё на виду и все обо всех знают, потому скрыть что-либо невозможно. Зато, случись вдруг беда у кого-нибудь, узнав про то, непременно помогут советом, делом или утешат добрым словом.

На другой улице недалеко от дома, в котором теперь обосновался Андрей Иванович, жили два друга. Как говорится, друзья с детства, если даже, осмелюсь выразиться, не с колыбели. Они жили в разных домах, но дома их были расположены друг против друга по соседству, через дорогу-улицу, что широкая и длинная. Одного друга звали Одовцевым Николаем, а другого – Мудриковым Ильёй. Друзья эти разные, противоречащие во многом друг другу, но меж тем была у них, вернее в них самих, одна-единственная напасть, которая их так единила, – это некое братство, чуть ли не родство; об этом чуть дальше и по порядку.

Уже пришла осень. После коротких дней бабьего лета, как обычно, застили дожди, моросящие, наводящие тоску. Улицы быстро размокли, стало грязно, как в деревне. Из-за холодной промозглости дня, да ещё с ветром, не было охоты лишний раз выходить на улицу. Деревья обнажались – срываемая ветрами пёстрая листва редела. Итак, дело ясное: осень… холод… Дома теперь отапливались, из печных труб то здесь, то там тянулся дым. Некоторые дома (улицы), куда ещё не был проведён газ, отапливались дровами, отчего запах на улице был особенно ощутим.