В другом отделении другой больной обсуждал сам с собой результаты прожитой жизни. Наверное, так делает каждый, подойдя к последнему рубежу. Надежда на то, что его жизнь продлится хотя бы на месяц дольше, не оправдалась. От «химии» печень разрывалась на части, облучение лишало остатков сил. Но он продолжал бороться за каждый завтрашний день. Ещё один… ещё… С позиции своего сегодняшнего положения прожитая жизнь представлялась ему бессмысленной и никчемной.
«Наверное, поэтому наверху и решили, что мне здесь делать больше нечего. Детей не завёл, родителей не уберёг… Мама… Если бы она только знала, как мне плохо. Слава Богу, с Джуди всё разрешилось. Этот русский не обманул… Как он меня учил? «Мне плохо, я умираю», – Клод произнёс по-русски незнакомые и необычные сочетания звуков, из которых образовывалась конкретная сегодняшняя ситуация. – I am dying, – повторил он по-английски и добавил медленно, с расстановкой: – Ничего изменить невозможно, – перед глазами пронеслось детство, потом юность, молодость. Родители… Цепь трагических событий… И вот остались только он и Джуди. – Бедная девочка. Теперь она останется совсем одна. Ей ещё хуже чем мне…».
С опережением сроков опять навалилась боль. Он нажал на кнопку вызова. В палату вошла медсестра и не говоря ни слова сделала обезболивающий укол. «Спасибо!» – слабым голосом на незнакомом языке полупрошептал Клод заученное слово благодарности. Русский предупреждал, что если он «проколется», то всё сорвётся и непоздоровится обоим. И Джуди тоже тогда непоздоровится. Боль ушла, сознание затуманилось и он впал в забытье. Медсестра вышла из палаты больного, прошла по коридору и присела за своим столиком. Она достала папочку с историей болезни господина Бейлина и сделала соответствующую запись, что такого-то числа и во столько ему был введён морфин с целью обезболевания. Четвёртая доза за день.
После утреннего обхода стало ясно, что господин Бейлин может попрощаться с белым светом уже в ближайшие несколько дней. Кроме слова «умираю» он ничего не мог произнести. Он крайне ослаб и почти не мог двигаться. Ослабевший от голода пациент с другого отделения решил, что пора разыгрывать финальную сцену. Он позвонил своему другу в Санкт-Петербург и начал готовиться к встрече.
…После недолгого вступления Лёва улыбнулся болезненной слабой улыбкой. Друг улыбнулся в ответ. Напряжение спало. Эдик поудобнее устроился в кресле у постели и пробурчал примирительно:
– Ладно, рассказывай, зачем я тебе понадобился.
После этого в течение почти часа Лёва посвящал своего старого друга в детали своих операций, которые планировал с помощью Эдика успеть провернуть перед тем… Каждые десять – пятнадцать минут он обессилено ронял голову на подушку и какое-то время молчал. Потом продолжал опять. Дойдя до Анжелы он взглянул на Эдика и спросил:
– А ты бы что сделал на моём месте?
Эдик не думал долго. Он пожал плечами и не изменяя своей манере ответил:
– А я бы просто послал бы её на хрен и забыл вместе с этим ментом. На что она тебе сдалась? Ты что не знал на ком женишься? Все знали, а ты не знал?.. Брось, Лёва! Только мне ты можешь не пизд-ть. Я прекрасно помню, как и где ты с ней познакомился. Ты её «снял» в кабаке, как обычную шлюху. «Лев Бейлин – князь и ковбой!». Пусть катится куда подальше… Я ни с ней, ни с ментом связываться не буду. Не проси. С мамой я всё сделаю, как ты просишь. Насколько я понял, мне надо проследить чтобы твоя бухгалтерша перевела на её сберкнижку пятьсот тысяч рублей. Я всё правильно понял? Я Октябрину Савельевну не оставлю, не волнуйся, – разговор подходил к концу. Лёва совсем обессилил. Он тяжело дышал и еле ворочал языком. Вошёл управляющий клиникой и попросил посетителя сворачиваться. Эдик языков, кроме русского не знал, но безошибочно понял, о чём попросил его этот важный господин. Он взял Лёвину правую руку в свою, ощутил её холод, задержал ещё на мгновение и прошептал: «Прощай, дружище! Мне тебя будет не хватать», – на глаза навернулись слёзы. Эдик резко развернулся и не оборачиваясь вышел из палаты. Вслед за ним из палаты вышел Курт. Когда за ним закрылась дверь, Лёва набрал номер телефона Вилли. Это было последнее дело в списке, из которого теперь были вычеркнуты все пятнадцать пунктов. Утром Льва Бейлина не стало!
Телеграммы были отправлены по тем адресам, которые в своей, наверное, последней записке указал Лев Наумович. Всего тридцать семь адресов. Среди людей, соответствующих этим адресам, были немногочисленные родственники, друзья, а все остальные – бизнеспартнёры и чиновники различных департаментов. В тексте каждой телеграммы указывалось, что «… в соответствие с пожеланием покойного его тело будет кремировано. На следующий день после кремации прах буден предан земле на местном кладбище в местечке Сан Пеллегрино, которое находится недалеко от клиники…».
Читать дальше