Дарья Шевченко - Шестнадцать тон

Включив фонарь, я заметила странную фигуру. Направив на нее свет, я ужаснулась.

Рост этой фигуры был настолько большой, что рога упирались в полоток. Головой служил олений череп. Несмотря на эти особенности моего любезного друга, он был одет весьма элегантно: темно—коричневый тренч до колен с поднятым воротником, широкие черные брюки, лакированные туфли. На голове промеж рогов шляпа, а на длинных тонких кистях – печатки. Истинно, интеллигент.

– Ты кто?

– А ты?

– Я здесь живу.

– «Я здесь живу», – передразнил он меня. – Можешь звать меня Шестнадцать тон.

У него был теплый бархатный баритон. Он успокоил мои нервы, которые, по всей видимости, несколько расшатались.

– А как ты разговариваешь? У тебя есть язык?

– Слишком много вопросов на сегодня! Давай-ка ты пойдешь спать.

– Я не могу. Там папа с этой тетенькой…

– Не продолжай даже. Но ты же не можешь всю ночь провести в ванной?! Давай ее выкурим!

– Это как?

– Как-как… Очень просто. Позвони в звонок. Они проснутся. Отец подумает, что твоя мать пришла. Вытолкнет эту тушку в окно. Ты в это время проскочишь снова в ванную, а оттуда потом к себе в постель. А если отец тебя заметит, скажешь, что все знаешь. Иногда шантаж делает жизнь лучше.

Так я и сделала.

Встреча с Шестнадцать тон стала одним из нескольких переломных моментов.

О нем я успела рассказать папе и двум своим дворовым друзьям – Тольке и Вадику. Трое из трех покрутили пальцем у виска, но отец попытался совершить акт воспитания:

– Лех, ты это… мамке только не говори об этом, ладно? Она разнервничается, снова будет винить меня во всех смертных грехах, еще, мол, что за тобой не приглядываю как следует. Ты же не хочешь, чтобы мама на нас сердилась и орала?

Я сразу вспомнила, какая она в гневе: глаза строгие, тональность голоса резкая и истеричная, а ее движения настолько резкие и быстрые, что не знаешь наверняка, прилетит тебе сейчас пощечина или нет. Как ни подлизывайся к ней и ни ласкайся – она по крайней мере несколько дней будет недовольной и раздраженной. Словом, злой.

– Не хочу, папочка, не хочу! Я не расскажу ей про Шестнадцать тон! Но можно я буду с ним разговаривать, когда ее нет дома?

– Да на здоровье!

Так, на протяжении последующих семнадцати с половиной лет Шестнадцать тон участвовал в формировании моей личности куда больше, чем родной отец. Чаще всего мой друг появлялся тогда, когда он был мне особенно нужен: после неудачного дня в школе, когда училка орала как резанная из-за не сделанной «домашки»; после неудовлетворенных острой нуждой желаний; разрыва с теми, кого я считала друзьями; попыток понять, кто я и чего хочу; бешеных вечеринок с адским похмельем; бессонных ночей, проведенных за учебниками накануне экзаменов; стрессовых «неуд» и мандражных пересдач. И неизменно, каждый раз, когда он появлялся, я издавала тихий или громкий, но всегда восторженный возглас «Шестнадцать тон!».

На протяжении этого прекрасного периода детства и юности события, мечты, фантазии сменяли друг друга со скоростью света.

В семь лет я хотела быть судьей. Когда бабушка говорила, что они зарабатывают большие деньги, я неизменно представляла купюры высотой в человеческий рост. Я не могла оторваться от экрана, когда начиналось шоу в декорациях зала суда, но больше всего меня завораживал молоток судьи. Как же мечтала однажды взять его в руку и беспристрастно ударять, ударять и ударять. Шестнадцать тон каждый раз повторял, что для этой работы нужно пройти огонь и воду, а вот годам к сорока я, может, и стану судьей. Не проще ли найти работу, где я быстрее смогу заработать те самые «большие» деньги?

В двенадцать лет я захотела стать актрисой. Мне нравились Марлен Дитрих, Роми Шнайдер, Марлон Брандо и Марчелло Мастроянни. Я часто слышала о фильмах, в которых они снимались, а Шестнадцать тон не упускал возможности напомнить мне о них. Но по-настоящему сильно он тащился от Орнеллы Мути. Ему нравятся девушки с уверенностью танка в глазах, нежели хлипкие лепестки розы.

Но и здесь Шестнадцать тон было чем возразить на мою юношескую мечту: «Хорошо, представь, что ты закончишь «кульку» (так в нашем городе называли институт культуры). Куда дальше? Знаешь, сколько таких же, как ты, рвутся на сцену или в кино? Дополна. Оно тебе надо? А слышала еще, что многие вопросы там решаются через постель? И вот представь: тебе двадцать три года, ты молода и хороша собой. Едешь на квартиру к режиссеру дешевого спектакля на закрытый кастинг. А он – старый толстый извращенец с маленьким членом».