Сергей Борисов - Полымя

Нет на дороге других следов. По Старой дороге деревенские почти не ездили, разве что в грибной сезон или по крайней нужде, сокращая путь до райцентра. Да еще «черные лесовозы», но те совсем редко. Так что отпечатки протекторов квадроцикла – вот они. Не было ни сегодня, ни вчера на дороге «беларусей» с телегами и тяжких «уралов», груженных лесом. После дождя – а он два дня как прошел – вся дорога в пупырышках, здесь вообще никто не проезжал. Кроме залетных.

Подойдя, Егоров протянул руку:

– Здорово.

Олег показал свою ладонь. Она была матово-грязная, будто движок перебирал, замаслился и бензином дочиста не оттер. К запястью прилипла кожица сыроежки.

Егоров глянул в сторону. Там Олег разбирал грибы. Это он потом пересел и корзину к себе подтянул.

– Белые, говорят, пошли, – кивнул Егоров. – Куда ходил?

– На Плешь.

Так называли цепочку полян и прогалин, по неведомой природной прихоти появившихся посреди леса. Грибов там было пропасть, и все больше благородные, но тут было важно с моментом угадать, а то сегодня прорва, хоть косой коси, а завтра все гнилые, переростки, или уже пусто.

– Надо наведаться.

Участковый был большим любителем маринованных белых. Соленые грузди предпочитал лишь под водочку, а без рюмки, просто с картошкой, тогда белые. Последнее случалось чаще, потому что позволял себе Егоров редко. На радость матери, а уж Анна Ильинична старалась и грибы мариновала исключительно. Ну а как же, любимый сын, единственный, отрада и опора. И всем хорош, одна беда – неженатый ходит, а ведь не желторотик, человек в возрасте и с положением, пора бы уж.

Олег подцепил ногтем розовый лоскуток, сковырнул с запястья.

– Не успеешь, сам не успел.

Участковый поморщился, и было отчего. Два и два не сложил: кто ж при укосе сыроежками пробавляется?

– Ну и нервы у тебя, Олег. Струны! Грибы почистил…

– Было время, и почистил.

– Так я и говорю: струны.

Егоров достал мобильник. Засветил экран. Отвел руку, повернулся налево, направо, хотя с чего бы крутиться? Вышка далеко, низина. Но проверить надо, и он проверил.

Спросить, как Олег до него дозвонился, этого участковый позволить себе не мог – грибочков достаточно. Щеки его покраснели. На переносице выступила капелька пота.

Олег подсказывать не стал, чтобы не добивать хорошего человека. Людей вообще надо беречь. По возможности. Особенно когда тебе это ничего не стоит. Сейчас такая возможность была.

– Лихо ты, – с явным довольством собой наконец проговорил Егоров.

Заметил-таки. За спиной Олега была сосна. Когда лез, кору ободрал.

– Высотником работать не пробовал?

Когда старые серые сучья, словно обернутые бархатной бумагой, сменились желтыми, цвета луковых лушпаек, лишь тогда на дисплее мобильника Олега, будто делая одолжение, появился одинокий «кубик», зримое свидетельство, что связь, пусть какая-никакая, а есть.

– Мне и на земле хорошо.

– На земле, конечно, надежнее. – Егоров вытянул из кармана платок, приподнял фуражку – немного, чтобы ладонь протиснулась, и протер лысину. Каплю с переносицы тоже смахнул. И спросил быстро, без перехода:

– Где они?

– Там. – Олег повел подбородком.

«Там» – это за следующим поворотом, метров сорок.

– Пойдем глянем.

– Да я уж насмотрелся.

– Пойдем, пойдем.

Олег сунул в губы сигарету. Курить не хотелось, это было своего рода противоядие – даже не понять, то ли черствеешь от никотина, то ли примиряет он. Но с сигаретой легче. Он был за поворотом, потому и закурил.

Они пошли к изгибу бурой, в зябких крапинках, дорожной ленты. Этот поворот и погубил залетных. Не вписались.

Шли медленно. Смерть суеты не терпит.

Вот смятые кусты. Обломанные ветки. Рытвины в рыхлой обочине. Листья забрызганы песком. И следы – подошвы в рубчик.

– Самовольничал, – осудил участковый.

– Я не знал, что они мертвые. – Это было объяснение. Олегу не хотелось, чтобы участковый подумал, будто он оправдывается. – Знал бы, не дернулся.

Егоров остановился у края дороги и приподнялся на цыпочки, отчего стал немногим выше, но чуть стройнее – живот втянулся, полы форменной куртки сошлись, прикрывая «луковку». Заглянул вниз: что там, за кустами, за кюветом? Хотя и не кювет это вовсе, просто скос.

После этого Егоров посмотрел на свои ботинки. Они у него были с отливом, с глянцем – в Покровском, не говоря уж про Полымя, только участковый чистил ботинки, остальные их носили и снашивали, чинили, латали и выбрасывали, или выбрасывали без всякой починки, не мелочась. А участковый охаживал щеткой и не жалел гуталина. Начищенные ботинки были для него чем-то вроде визитной карточки служилого человека.