Серёжа Павловский - Эпсилон

Тогда стены этажа контрастировали оскорбительными надписями про меня и любовными признаниями ему. Меня это сильно задевало, ведь я вообще не пользовался никакой популярностью у девушек (да и сейчас ничего не изменилось), а этот мелкий пидорас где-то постоянно находил тёлок. И я только и мог прочитать любовное послание на стене и, где было написано «Воробей», добавить «чмо и клёр». И получалось что-то типа «Воробей кантапёр очень тебя люблю» или «Воробушек седьмой этаж (его домашний номер телефона) вафлит хуи за деньги».

Удивительно, что мы оба знали, что мы пишем хуйню друг про друга на стенках нашего этажа, но каждый из нас, когда второй спрашивал первого в лоб: «Это ты написал?» – отвечал: «Конечно, нет!» Разве что Воробей мог сдать или подставить кого-нибудь, сказав: «Это написал такой-то хер», потому что знал, что я всё равно не пойду разбираться.

После рэпа темой номер один в подъезде стала акустическая гитара, «Гражданка», Цой, Аэм, Эф, Цэ и Е. Гитара появилась сразу же, как только длина пальцев стала позволять ставить баррэ. Разве что Воробей дальше, чем «Пошёл ты на хуй, Пятачок», ничего не освоил. Но он исправно где-то пиздил колки, струны, медики, грифы и барабан. Нет бы гитару целиком утащить.

Хотя, если бы его прижали, он бы всё равно сказал, что гитару спиздил я, ну или как минимум, что я его уговорил спиздить гитару и стоял на шухере.

Когда техника стала доступнее, Воробью купили (а может, он её откуда-то вынес) неебически мощную стереосистему, и он с удовольствием включал жителям нашего подъезда треклист из своих любимых грейтест хитс. И это был уже совсем не рэп: «Сектор газа», «Красная плесень», «Петлюра», «Лесоповал», «Бутырка», невероятные килограммы ебучего музла и даже Шура, мать его, Каретный, который вообще не пел. Спрашивается: за каким хуем нужно включать сказку про Бурого Тину на весь, сука, блядь, дом?

Слушать этот сблёв было невозможно, но приходилось. Убавлять громкость Воробей категорически отказывался.

Он по-прежнему не забывал о своей привычке и продолжал меня подставлять. С возрастом подставы стали серьёзнее, и я, сидя дома и ни о чём не подозревая, мог влететь на бабло и даже получить пизды, потому что этот хуеплёт мог где-то пропиздеться, съехать на меня и дать мой номер телефона с адресом. Типа – я вообще не при делах, но вот есть один хуесос, он пиздел про вас такую-то хуйню, кричал то-то и то-то.

Да понятно, что это всё подростковая хуета, которую нужно просто пережить и двигаться дальше, но ни хуя приятного в этом нет – идти домой и огрести возле падика от каких-то уебанов, которых впервые видишь, за хуй знает что. После таких случаев страшно возвращаться домой.

Но как только я пытался вытащить этого ебанька из квартиры и отхуярить старой хоккейной клюшкой «Карьяла» с крюком на правую сторону, он сыкливо прятался за свою ебучую мамашу, которая выходила в подъезд вместо него и орала на меня так, будто это я не даю жизни её ебливому сынуле. Так было всегда, его хабалистая мать действительно разбиралась за своего пиздюка с его же малолетней братвой.

Я заебался терпеть этого пидораса и послал всё на хуй. Прошло четыре года. Я всячески избегал его и его дружков. Но не быть в курсе дел было нельзя – он же жил за ёбаной стеной. При желании я мог бы с ним перестукиваться, и, если бы он знал азбуку Морзе, я бы ему за нехуй делать настукивал каждый день по три часа ПОШЁЛ ТЫ НА ХУЙ, ПЯТАЧОК!

Когда он пропал, к нам пришли менты с расспросами, где и как давно мы его видели последний раз. И это было характерно для Воробья – напороть косяков и заныкаться от страха в пизде у своей мамочки.

Я случайно встретил его в две тысячи восьмом и совсем не возле дома. Он был под кайфом и звал меня поторчать с ним, объясняя, что нужно принять сначала и чем закинуться потом, чтоб как следует вштырило. Его лицо было усыпано мерзким говном и сразу стало ясно, что он начал бахаться. И что-то поздновато – в двадцать лет.

Он бегал к матёрому объебосу на девятый этаж, который варил у себя дома седло, не стесняясь своей мамы. Охуеть, да? Чувак варил седло прямо при матери-пенсионерке. Она ничего не могла с ним поделать. Перенеся инсульт, она еле ходила и запиралась от страха в своей комнате, пока её сын варил седло в другой и тащил в дом конский сброд, устраивая наркопати.

А как вы думаете, кого не смутил запах седла и весь конский сброд? Нет, не мусоров! В то время они на такие звонки не велись. Ещё попытки? Нет, не Воробья. Конечно, его ничего не смущало, он же с ними бахался. Ну, варианты? Правильно! Мамашу Воробья, которая, узнав, где тусуется её любимый сыночек и что делает, тут же примчалась и разъебала нахуй весь притон. А хули, опыта разъёбывать всех и вся у неё было хоть жопой ешь. Её огромной жирной жопой!