Анна Вислоух - Когда они возвращаются. Даже в хорошо продуманном плане всегда найдется слабое место

– Отсюда мораль: храните деньги в сберегательной кассе. Или в банке, на худой конец. Стеклянной, – пробормотал кто-то из темноты.

– Ну а Лермонтов, конечно же, сочинил стихи, посвященные этому событию, – усмехнулся Ковалевский.

– И опять не угадали. Лермонтов, узнав о происшествии, сильно заболел. Похоже, он сожалел, что не оказался рядом, быть может, он бы спас Павла. А быть может, погиб бы и сам. Так снаряды судьбы падали рядом с ним всю жизнь. И это не единственный случай, когда он мистически избегал гибели. Я много лет собирал воспоминания современников, архивы, рукописи, его рисунки. И мои поиски были вознаграждены. Удалось мне обнаружить следы его рукописи, ну той известной повести «Штосс», которую он якобы не дописал.

– Почему якобы? – спросил корнет Ковалевский. Вряд ли ему было интересно, но хоть какое-то развлечение.

– Связан с этим презабавный случай. – Белов положил свою ложку, озадаченно посмотрел на пустую тарелку: что ел, что не ел, разницы нет. – В письме к Дюма графиня Ростопчина писала, что однажды Лермонтов объявил, будто прочитает новый роман под заглавием «Штосс», причем нужно ему часа четыре. Вошел с толстой тетрадью под мышкой, начал читать, минут через пятнадцать закончил. Написано было страниц двадцать, тетрадь была пустой. Роман никогда не был окончен. Так долго считали, ибо окончание никто не видел.

– А о чем повесть эта, Белов? – Корнет Ковалевский все-таки начал расставлять шахматы на доске. – Не напомните?

– Значит, так. Герой повести – художник Лугин. На светском вечере у некой Минской он сообщает ей, что не верит в любовь, разочарован. Тут, я думаю, Лермонтов приписывал своему герою и собственные черты, была у него такая поистине маниакальная идея, что он некрасив, и потому женщины не могут искренне его любить, к тому же, он и не достоин такой любви. Эта мысль преследует и его героя. Его самолюбие уязвлено, он довел себя до ипохондрии, от которой три года лечился в Италии, но так и не избавился. Недуг по-прежнему его одолевает, это видно и по его лицу. Он пробует спастись искусством, живописью. Пытается писать картины, но они мрачны, непонятны широкой публике, словом, никто его не понимает, и он мучительно это переживает. Хотя тут мне кажется, что… Впрочем, это неважно. Самое главное, Лугин признается Минской, что слышит голос, который называет ему один и тот же адрес, приказывая пойти туда. Минская советует ему сходить на эту улицу, убедиться, что это бессмыслица, возвратиться и лечь спать. Ей кажется, что он нездоров. Головой повредился, словом.

– Хм, а хотели бы вы, господа, увидеть, какое будущее могло быть у России, если бы ею правили люди хотя бы с остатками разума… – задумчиво произнес Ковалевский.

– Интересно… неинтересно… Господь не попустил. – Полковой священник отец Николай вошел в землянку, налил стакан воды, шумно выпил. – Когда дворянство усердно сеяло плевела богоборчества, русский народ оставался верным государю. Господь и сохранил его ради этого народа…

– О, вот и батюшка, давненько ваших проповедей не слыхали! – Корнет истерично захохотал, а отец Николай, скорбно вздохнув, перекрестил его. – А сейчас-то что ж ваш Бог отворотил свой взор от русского народа? Милосердие, заступничество его где?

– Не богохульствуй, сын мой! Будут еще горше времена, и Бога забудут. Да только уже не спросишь ни с кого…

– Дайте же дослушать! – снова взмолился голос из темного угла. – Белов, что там с этим Лугиным дальше было?!

– Терпение, мой друг. Простившись с Минской, Лугин отправляется по этому адресу, находит дом. Поговорив с дворником, узнает, что дом стоит пустой уже давно, поселиться здесь никому так и не удалось – кто умер, а кто разорился. Это кажется Лугину странным, но все же он осматривает квартиру. Она ему очень нравится, и он решает тотчас же сюда переселиться.

– Корнет Ковалевский, к полковнику! – В землянку заглянул штаб-ротмистр Свищев. – Ординарцем вас отправляют в штаб корпуса! Живее!

Корнет с сожалением посмотрел на доску – эх, какой гамбит затевался! – вскочил, одернул портупею и направился за порученцем.

Поручик задумчиво посмотрел ему вслед.

– Рассказывайте дальше, Белов! – нетерпеливо произнес все тот же хрипловатый баритон из темноты.

– Так вот, Лугин остается жить в квартире. Но он, безусловно, болен. Лица людей ему кажутся желтыми. Движения его порывисты, нервны. Он мечется по комнате в беспокойстве, все время пребывая в страхе, тревожности. То вдруг без причины начинает смеяться, а то – плакать. Его охватывает то покаянное настроение, то отчаяние. И тут по ночам он видит странного человека. Дело в том, что в одной из комнат этой квартиры на стене висит необычный мужской портрет с большой золотой табакеркой в руках. Представьте себе, выражение лица на портрете меняется. Оно то злое, то ласковое, то насмешливое, то грустное. И вот теперь каждый вечер из соседней комнаты выходит старик, похожий на этого мужчину на портрете, только постаревшего, и предлагает художнику сыграть в штосс. Со слов дворника, квартира эта пустует уже лет двадцать. Значит, человеку с портрета теперь лет шестьдесят. У мужчины на портрете пальцы унизаны перстнями, как у шулера. Видимо, его ночной гость – старый шулер…