Семен Злотников - Божьи дела

Никакие увещевания, вроде: «Митя, ты уже большой мальчик!», или даже запреты: «Митя, нельзя!» – не работали, он только крепче обнимал нас и бормотал в полусне, как он нас крепко любит.

Он был очень привязан к нам с Машенькой!

Фактически, он больше ни с кем, кроме нас, не мог находиться; при встрече с детьми или со взрослыми он смертельно бледнел, запрокидывал голову и начинал задыхаться.

В три года врачи обнаружили у него редчайшую форму эпилепсии с пугающим названием «ego sum» ( с языка древних латинян, буквально, «бесконечно одинокий» !).

Как мне объяснили, при этом заболевании для индивида видеть себе подобных, тем более находиться с ними поблизости – пытка, по силе сравнимая с истязанием каленым железом.

Можно представить, как я испугался и пал духом!

Однако я взял себя в руки, полез в дореволюционную медицинскую энциклопедию и обнаружил, что этой болезнью страдали божественный пророк Моисей, великий философ Сократ, непревзойденный воин Александр Македонский и многие другие, менее известные в истории личности.

Соседство в ряду великих и знаменитых утешало только слегка …

По понятным причинам наш сын школу не посещал, учителя приходили к нам на дом, друзей и подруг у него не было – разве мы с Машенькой…

– Митя, сынок, ты мне грудь отдавил! – засмеялась счастливым смехом Машенька.

– Я испугался! – объявил Митя ( в отличие от меня, сколько я себя помню маленьким, он своих страхов совсем не стеснялся ).

– Да кто же тебя напугал? – воскликнула Машенька, тормоша его и пощипывая.

– Папа, приснилось, нас бросил! – залившись слезами, пожаловался Митя.

– Что? – удивился я.

– Что-что? – почти в тон со мной переспросила Машенька.

Я обнял моего малыша и крепко прижал к груди.

– Никогда тебя не брошу… – пробормотал я, напуганный его странным сном. – Никогда, никогда…

– Да папа нас любит, сыночек, да папа не бросит… – тоже, лаская его и целуя, уговаривала Машенька.

– Очень… правда… люблю… – шептал я моему малышу, не зная, чего тут добавить.

Я только представил тот ужас, что вытерпел Митя во сне, – и слезы сами собой хлынули из глаз.

Я готов был поклясться ему, что скорее сгорю, нежели его оставлю.

Ах, мне бы ему рассказать, как сильно я его люблю – но слов не было, и я только бормотал: «Митенька… Митя… Митя…»

Я так долго и сильно его желал ( целых двадцать четыре года мы с Машенькой жили вдвоем !), что когда, наконец, он явился, я на три года словно онемел.

Удивление или, точнее, шок, что я испытал, превзошел все предшествующие потрясения: например, от первой несчастной любви в одиннадцать лет; или затем, когда, провалившись под лед, я тонул и все-таки сам выбрался; и потом, когда держал в руках свою первую книгу; и еще, никогда не забуду, как после самоубийства отца ко мне тяжело и болезненно приходило осознание, что я никогда больше его не увижу…

Рождение долго ожидаемого сына – что бывает невероятнее!

Вдуматься, из ничего и ниоткуда возникло существо, похожее на меня и осязаемое мной как самое дорогое и любимое…

За первые три года от рождества моего ( и только моего !) Мити я не написал и трех строк.

Три года мы с ним были неразлучны.

Я перестал путешествовать и почти не отлучался из дому, забросил все прежние обязательства, не исполнял контракты, бегал от издателей и переводчиков, не отвечал на телефонные звонки, не виделся с друзьями, не встречался с читателями – можно сказать, все свое время и душевные силы отдавал сыну.

Я по сто раз вставал к нему по ночам, я с ним гулял, играл, разговаривал, я ему исповедовался, делился сокровенным, мы слушали Моцарта и Гайдна, я его купал, одевал, менял подгузники, – разве что грудью не кормил.

Впрочем, когда Мите было три месяца, Машенька заболела, пришлось перевести нашего малыша на искусственное вскармливание, и уже я готовил для него молочные смеси, давил соки и заваривал чай.

Я сам этого хотел и никто меня не заставлял.

Мне самому всякую минуту было необходимо видеть, как мой сын из крохотного человечка постепенно превращается в человека.

Я всему хотел быть свидетелем, и меня действительно занимало любое, пусть неприметное, событие, как-то связанное с моим сыном.

Любой чих, им изданный, представлялся мне исполненным особого содержания.

Одним своим появлением он разрешил для меня мучительную загадку: чего я, собственно, тут, на земле, делаю?

Оказалось, не стоило сильно мудрить, меня попросту милостиво допустили к участию в процессе: меня родил Константин, я родил Дмитрия, Дмитрий, когда придет его очередь…