Илья Коган - Бремя завета. Три под одной обложкой

Рассказы о судебных процессах хранились в народной памяти. И только спустя несколько сотен лет их стали записывать и комментировать, Так появились на свет две книги Талмуда: Мишна и Гемара. Их составители были людьми неравнодушными, и не скрывали своего мнения по поводу принятого в свое время решения и его соответствия Закону. Эти мнения часто противоречили друг другу и давали обильную пищу комментаторам многих следующих поколений. Тем более что жизнь не стояла на месте, и толкователям Талмуда приходилось приспосабливать мудрость давно ушедших веков к своему времени…

– То есть правоверный еврей живет не по законам, данным ему Богом, а «по понятиям»?

Сказал я. И спрятал голову, чтобы уберечь ее от просвистевших в воздухе молний. И заюлил:

– Э… Ну, как англичане… они ведь тоже все судебные решения принимают по прецедентам…

– Ничего похожего!

– Талмуд обращен не в прошлое, а в будущее! Его законы обозначают путь, которым должен идти наш народ.

– А комментаторы не дают нам сбиться пути. Они учат нас видеть и понимать направление!

«Верной дорогой идете, товарищи!» – почему-то вспомнил я. Слава Богу, хватило догадки сказать совсем другое:

– А почему Письменная Тора стала Священной Книгой для половины человечества, а Талмуд остался достоянием одних только евреев?

– Когда Бог заключал Завет, союз, с нашим народом, он дал ему Закон, обязательный для всех людей на Земле…

– Десять заповедей?

– Не только… Синайское законодательство – целый свод правил, многие из которых евреи должны были не только сами выполнять, но и другим передать.

– А книги Талмуда – чисто еврейские. Это Учение о том, как сохранить себя, остаться евреями. Вот почему так важно каждое слово Учения.

– Если бы не Тора и Талмуд, мы бы давно растворились, исчезли, как сотни других племен и народов. Кто бы тогда исполнял Завет?..

– А почему Бог выбрал евреев?

– Потому что евреи были первым народом, признавшим в нем Единственного и Всемогущего, первым народом, который согласился принять Его условия и держать перед Ним отчет в своих действиях.

– А зачем нам это было нужно?

– Бог обещал нам Свое покровительство, Свои блага…

– Землю Обетованную?.. А также Вавилонский плен?.. Гибель Храма?.. Средневековые погромы?.. Холокост…?

– Бог дал нам Землю Израиля! Он сохранил нас! Вернул нам родину!.. А наши беды случались каждый раз, когда мы отступали от Завета, предавали Бога…

– Отступали и предавали не все, а карались без разбора и дети, и праведники… Разве это по-божески?

– Завет был заключен с Народом. И судим был Народ за грехи его…

Тут в дверях появились заспанные «пуси» и заявили, что своими разговорами мы мешаем им спать…

Следующий день я решил посвятить Иерусалиму христианскому. Древняя тропинка спустила меня от Ассирийских ворот к поседевшему от веков кладбищу. Мне кажется, Смерть давно забыла о нем, и битые плиты служили лишь декорацией к идущему «нон-стоп» спектаклю «Святая Земля»…

А сразу за кладбищем лежал Гефсиманский сад. И трепетали листья тысячелетних олив, и кипарисы охраняли дорогу к Масличной горе. У входа в грот мне пришлось пропустить группу англоязычных паломниц. Они долго равняли строй, а потом вдруг запели что-то удивительно слаженное и дружно потопали вниз по ступенькам. Я догнал их у камня, на котором молился Христос… Здесь они стояли тихо, и я мог только догадываться, что немые губы шепчут вековечное: «Аве, Отче!..»

Путь паломниц привел меня к дворцу Понтия Пилата. Мы молчали перед крыльцом, с высоты которого прозвучало когда-то зловещее: «Се человек!..». Ноябрьское солнце колебало воздух над каменным полом, словно испарялась вода, пролитая из чаши прокуратора. И в памяти назойливо крутился его вопрос: – Что есть истина?..

Что он хотел услышать? И что слышим мы, не сумевшие сузить себя до принятия Иисусовых Заповедей, но благолепно раскрывшие сердца навстречу пронзительной красоте и величию Легенды…

Принесли крест. Немного поспорив, паломницы сгрудились под ним, снова запели что-то грустно-красивое и гуськом потащили свой неподъемный груз по Виа Долорозе. Я задержался, осматривая остатки римских колон, а, выходя из ворот, разминулся с двумя арабами. Фанерный крест мотался на их худых плечах. И в предвкушении своей порции христовых мук толпилась новая партия паломников…

На Виа Долорозе царила не скорбь, а мелкая торговля. Трудно было удержать себя на волне светлой печали. К тому же приходилось то и дело фотографировать таблички с названиями «станций» на последнем пути Иисуса. Тут его бичевали.… Тут его снова бичевали.… Тут он упал.… Потом улица уперлась в тупик, и стрелка-указатель направила меня в подвал какого-то монастыря… Все оказалось правильно: я вышел на свет перед самым Храмом Гроба Господня…