– Откуда ты здесь? – спрашивает он. – Ведь ваша деревня – в 20 верстах!
Молчит Анна, только улыбается, да в лунном свете глаза блестят.
– Согрешили мы, Аннушка! – промолвил Марко. – Прости нас, Господи!
– Ха-ха-ха! – зло рассмеялась Анна. – Согрешили! Подумаешь!
И снова на шею ему кинулась, шепча жарко:
– Марко! Любимый мой! Ты один мне нужен! Свет мой ясный! Полюби меня, я твоя настоящая суженая – не Дашка!
Слезы заблестели на ее глазах, потекли по щекам, еще прекраснее стала она, чем в его мечтаниях весенних.
Жалко стало ему Аннушку, но отстранил он ее бережно.
– Неладно получилось у нас, свояченица дорогая. Грешен я теперь перед Дарьей, да и ты – мужняя жена. Что скажет тебе Сергей, коли прознает?
– Нашел о ком думать, любый мой! Нет нам дела до них! Ведь признайся, тоскуешь обо мне? Снюсь я тебе? А Дарье и Сергею мы ничего не скажем. Сами они в жизнь не догадаются! Дарья-богомолка тебе уж, поди, наскучила. А муженька мне обмануть ничего не стоит. Не нашего они поля ягода! Оба под ноги только глядят, а мы с тобой на звезды смотрим!
Вьется Анна, ластится, клянется, что любит с первой встречи, с первого взгляда… Быстро летит время. Уже вовсю алеет восток, – солнце вот-вот взойдет. Дарья проснется, что скажет, увидев сестрицу?
Делать нечего, надо свояченицу в избу вести, не на дворе же ее оставлять. Зовет ее в дом Марко, но Анна смеется только:
– Не печалься, душа моя, я назад дорогу найду! …Ой, смотри! Что это? – рукой в даль показывает…
Обернулся Марко, глядь – а там нет ничего. Поворотился он к обманщице, – да ее уж и след простыл, только сорока крыльями вдали машет…
– Ведьма! Ведьма проклятая! – прошептал он.
– А сам-то кто? – прозвучал в голове чужой, насмешливый голос. – Внук колдуна и приемыш еретника… Оборотень! Давно ли волком по полям бегал? Думаешь, покаялся, богу помолился и переменился враз? В самую бы пору тебе на Анне жениться! Оборотень да ведьма – чем не пара?
Закручинился Марко, головой затряс: упали на глаза черные кудри, лицо горит, на губах горчит соль ведьминых поцелуев. Пошатываясь, как пьяный, пошел в избу. Смотрит: спит Дарья на постели сладким сном, не ведает мужнина обмана. Лицо кроткое и спокойное, как в лесном озере вода. Рядом в люльке ребенок посапывает.
– Сказать о том, что случилось, язык не повернется, смолчать – и того хуже, – думает Марко. – Как смотреть теперь в ее чистые глаза буду? Милая ты моя! Простишь ли меня? Да что ж это было такое? Не иначе, наваждение бесовское!
Встал он перед иконами, лоб перекрестить хочет, а рука не поднимается, словно гиря тяжелая к ней подвешена.
«Отче наш! Иже еси на небеси! Да святится имя твое, да будет воля твоя,» – шепчут губы, а перед глазами все стоит лицо Анны, колдовские ее глаза…
***
Поднялась старая тетка спозаранок скотину управлять, заглянула в горницу к молодой хозяйке: спит Анна, на постели разметалась. Щеки пылают, от ресниц темные тени на лицо упали, на губах улыбка греховная играет, уста имя чье-то шепчут…
– Свят, свят! – закрестилась старуха. – И взял же себе племянничек чадушко!
Склонила ухо старая, слушает… Разобрала только: «Марко» да «королевич мой».
Плюнула старуха, затряслась от злости, губы тонкие, синие закусила:
– Греховодница! Ишь, о чужом мужике думает! Ну, вернется племянничек, покажет он тебе Марко! Он нравом-то крут, у него не побалуешь!
***
Прошло больше месяца. Марко ни слова не сказал Дарье о случившемся, но, похоже, она сама что-то заподозрила, стала беспокойна и печальна. Временами он ловил на себе ее вопрошающий взгляд и смущенно отводил глаза. Его и раньше поражала способность жены чуять неладное.
«Видать, не только Анне передались ведьмины таланты, старшей сестре тоже кое-что досталось», – думал он порой, глядя на жену. Об Аннушке он старался не вспоминать, но каждую ночь она являлась ему во сне, и он просыпался с мыслями о ней. В молитвах искал он помощь и утешение, но они мало помогали. Тоска сосала сердце Марко. Он осунулся, спал с лица, так что Дарья, все более тревожась, несколько раз приступала с расспросами, что за печаль его гнетет. Но он только отшучивался.
Однажды поздним вечером на заимку приехал верхом на вороном коньке расстроенный донельзя Иван Никитич. Сперва он пытался скрыть свое беспокойство за праздными разговорами да прибаутками, но от чуткой Дарьи трудно было утаить, что отец явился неспроста. Улучив момент, когда Марко вышел по хозяйству, она стала допытываться, что привело его к ним.
Читать дальше