Наталья Аннеева - Очень страшная история. Ненаучная фантастика

– И то верно!

Старухи долго еще шепчутся под окном, хотя уже совсем стемнело, и воздух захолодал и наполнился снежной изморосью.

***

Вольно в небе молодой ведьме. Хочешь – вправо лети, хочешь – влево, хочешь – к звездам взмывай… Но лежит ее путь с старой дедовой заимке, к сестрину дому. Кружит ночной птицей над избой, кричит призывно, веткой в окно стучит… Но не скрипнет дверь, не раздаются шаги, не выходит он – любовь ее, Марко-королевич. Припала Анна лицом к оконному стеклу, в окно заглядывает. Видит: сидят за столом Дарья и Марко, веселы оба. Дитя на руках качает сестра, свеча горит перед образами, которых раньше и помину в избе не было. Строго глядит с них на Анну Пресвятая Богородица… Отпрянуть бы птицей от окна, но словно сила какая-то держит, не пускает…

Видит Анна: пропала вдруг улыбка с лица Дарьи, прижала она ребенка к груди, на окно уставилась, глаза большие, страх в них…

– Милый, что это? Показалось мне, будто сестрица в окно заглядывает?

– Что ты, Дарьюшка! С чего ей среди ночи здесь появиться! – отвечает Марко, а сам встает, к двери идет…

«Иди, иди ко мне, любый мой! Суженый, ряженый, мне, а не ей, предназначенный!» – шепчут сухие от ветра губы, вьется вихрь у окна, вскрикивает птица в ночи…

– Не ходи, Марко! Не открывай дверь. По имени не называй, не то беда будет! – шепчет, как в бреду, Дарья.

Марко же не сидится… А ведь позавчера только с богомолья вернулись. В монастыре ближнем были. Перед иконами падал Марко, прощения просил за свой грех у Христа и Богородицы. Молился истово, клялся забыть о ведовстве и знаниях колдовских, которыми одарил его Петр при кончине, какие обеты давал… Что же жжет его сердце и ум сушит, что не дает быть счастливым рядом с Дарьюшкой и малюткой-дочерью? Словно чары какие напускает на него кто-то. Тоскливо ему в дому рядом с женой-красавицей, зовет его голос тайный… Луна ли опять бередит его душу, манит зверем лесным носиться по лесам и полям? Нет, покончено с этим! Мила ему Дарья, мило родное дитя!

Встал Марко, на колени перед иконами опустился, осенил себя крестным знамением…

Дарья-умница рядом встала, ребенок – на руках. Молятся оба, поклоны земные кладут… Мигает лампадка, словно Господь отвечает на их молитвы…

Засвистело, зашумело за окнами. Заухал филин и замолчал. Унесся снежный вихрь прочь, вдали затерялся…

Подняла Анна голову, словно от забытья очнулась. Смотрит: стоит она посреди своей избы, снег на волосах тает, руки-ноги озябли, в глазах туман плывет… Худо ей. Подошла к столу, книгу свою страшную захлопнула, топнула ногой:

– Ничего, Марко! Никуда ты от меня не денешься! Мой будешь!

***

Минули зимние короткие дни. Солнце пригревать стало. Побежали ручьи, растаял снег, подснежники проклюнулись на проталинах, а там и травка зазеленела, цветки мать-и-мачехи загорелись желтенькими звездочками. Весна-красна пришла и расцвела пышно. Прилетели птицы, стали гнезда вить. Радостно на душе стало. На пасеке у Марко работы полно, некогда о прошлых нечистых забавах думать, о том, как носился оборотнем в лунном свете по полям да лесам. Весь в заботах он о хозяйстве да о семействе своем.

– Остепенился, похоже, муж мой милый, – думает Дарья, глядя на него, в душе улыбается. – Слава тебе, Господи!

Вечером поздним уложила Дарья дитя и сама улеглась, задремала. Марко рядом, но не спится ему, не лежится. Вот уж ночь пришла на смену сумеркам, светлая, северная, как красавица в туманном покрывале над землей поплыла. Встал Марко, на крыльцо вышел, присел на ступеньку, в небо ночное глядит. Звезды движутся по кругу вокруг гвоздя небесного – Полярной звезды. Луна плывет по небосводу. Светло, как днем. Тепло, хорошо. Томится душа Марко, словно голос какой зовет его, сладкой тоской манит… Не в первый уж раз словно встает перед ним видение дивное – лик женский прекрасный, с глазами-озерами светлыми, с губами алыми… Только не Дарьюшкино это лицо, нежное да кроткое, – нет, чудная, недобрая сила в русалочьих светлых глазах, страстью манят они, зовут, околдовывают…

Гонит Марко праздную мечту, оглядывает свое подворье: спокойно все, тихо. Деревья первыми листами шелестят, звенят насекомые в ночи, лягушки распеваться пробуют… Черемуха где-то расцвела, горьким ароматом веет… Вдруг то ли тень неясная мелькнула у плетня, то ли хрустнул сучок под чьей-то легкой ногой, только вздрогнул Марко, поднялся, прислушался…

– Чу, идет кто-то, – прошептал и шагнул в темноту… А там – она, долгожданная! Тонкие руки обвились вокруг его шеи, горячие губы впились в уста, – Анна! Оттолкнуть бы чертовку, но сил нет, руки сами к груди ее прижимают, страстью тело наливается… Как во сне, забылся Марко, отдался страсти колдовской. В жарких поцелуях, в ласках запретных время пролетело, как миг один. Заалел рассвет. Опомнился сестрин муж, глядит на свояченицу, – а у той – ни тени смущения в прекрасных, бесстыжих глазах.