Любовь Гайдученко - Вечный Жид

Ну да ладно. Как выразилась моя новая знакомая, которая дала мне приют, «умерла мамаша, так умерла». Самое интересное, что дурак видит дурака издалека, и с этой девкой скорешилась тётка, которая приставала ко мне со страшной силой последние лет семь, и у них произошёл разговор слепого с глухим. Не совсем ясно, как они нашли друг друга, но, видимо, это судьба. Она всегда сводит тех, кто похож один на другого, как брат-близнец…

И вот уже больше месяца я живу не одна. Физически это пошло мне на пользу – я больше не лежу в лёжку в постели, мы гуляем – здесь есть пруд с уточками, куда местные жители любят ходить. И мы почти каждый день тоже туда ходим, сидим там на скамеечке и отдыхаем. Впрочем, сказать, что мы сильно устаём, будет неправильно. Хозяйка квартиры приводит её в относительный порядок, стирает бельё, я в основном готовлю еду – я люблю это делать. Ещё мы ходим на местный рынок, который намного беднее того, который был у нас в посёлке. Впрочем, я мечтаю похудеть, но пока не получается…

Но морально мне не очень хорошо, потому что за много лет, прошедших со смерти Ляли, я привыкла быть одна. И несмотря на то, что женщина, пригласившая меня, очень хороший человек, я мечтаю побыстрее остаться в одиночестве. Я стала «букой» – мне никто не нужен. Да я и сама себе уже не нужна, хоть у меня сохранились все человеческие интересы и инстинкты. Например, мы зашли в какой-то магазинчик за очками – они у меня вечно ломаются. И я купила там прелестную маленькую сумочку – мне надоело вечно таскать всё в карманах, это очень неудобно. Ещё я углядела там множество шмоток, которые мне очень понравились – я всё ещё остаюсь женщиной, несмотря на страшное количество лет, которое мне стукнуло. И я не купила их не только потому, что у меня нет денег. Просто я подумала о том, что может наступить момент, когда мне придётся отсюда уезжать, и я уже в который раз не смогу тащить с собой всё это барахло…

Сначала мне на новом месте не снилось ничего. Но потом постепенно мои странные сны стали ко мне возвращаться. Вот сегодня приснилась Ляля. Ей было очень плохо, и я понимала, что в этом есть и моя вина. Чувство вины преследует меня очень часто и по разным поводам. А вот Наталья Николаевна – мой психоаналитик – считает, что это абсолютно неправильно. Наверное, она права, но я ничего не могу с собой поделать – я всегда чувствую себя виноватой и перед людьми, и даже перед животными.

Повторюсь еще раз: мои предки носили в себе меня – девочку Женю Ливанову, родившуюся ровно в середине двадцатого века в отдалённой русской стороне, которой предсказывал большое будущее сам Ломоносов. Во времена моего детства там затевались какие-то грандиозные стройки, осуществлялись всякие небывалые свершения. Я помню, как показывали по телевизору, который тогда только-только начал входить в обиход, как перекрывают бурную своенравную реку: к ней подъезжали огромные грузовики и кидали вниз с крутого берега огромные камни. А вот для чего это делалось, я уже запамятовала… Это вообще было время, когда люди верили в невозможное – чего стОит заявление нашего тогдашнего лидера о том, что «через двадцать лет советский народ будет жить при коммунизме!»

Наивные тогда были люди… Поднимали целину, строили какой-то там никому не нужный БАМ. В общем, что называется, горели трудовым энтузиазмом. А во что это выродилось в итоге? Даже писАть об этом противно.

Мой прадедушка был священником, у них в роду все шли либо в священники, либо в артисты. И он мог пойти в артисты – красив был необыкновенно, и не какой-то там слюнявой красотой дамского угодника, нет, на старинной фотографии, которой уже больше ста лет, у него суровое мужское лицо, обрамлённое блоковскими кудрями. Женщины на него вешались пачками, отчего сильно страдала моя прабабушка, которая родила ему десять детей, ведь про аборты и всякие там способы предохранения тогда и слыхом не слыхали.

Когда он окончил семинарию, ему дали приход на Алтае. И там, в селе Чарыш, родилась моя бабушка. Я так много слышала от неё про эти места! И даже запомнила всякие непонятные слова – например, «заимка». Я толком до сих пор не знаю, что она из себя представляет, но в моём детском понимании это было что-то, спрятанное в глубине лесов, какое-то очень надёжное место, куда убежала вся семья моего прадедушки в революцию. Их собирались убить гнавшиеся за ними красноармейцы, но, к счастью, не догнали, иначе некому было бы писАть эти строки…

Потом из интернета я узнала, что принадлежу к довольно знаменитой семье – у прадедушки были в родственниках известные церковные иерархи, но большевики не пощадили никого, они все тогда погибли мученической смертью, которой в итоге не избежал и сам прадедушка. В нашей семье не было мужского начала – одно бабье царство: прабабушка, бабушка, мама с тётей и я. Так что воспитание я получила, наверное, очень неправильное, с этаким перекосом в сторону феминизации. Мужчины меня не интересовали совсем. Я, будучи подростком, в возрасте, когда просыпаются первые чувства, не дружила с мальчиками, и уж тем более, не влюблялась и не целовалась… А потом и замуж меня не тянуло, как всех прочих девок, которые спят и видят мужичка рядом – любого, хоть самого завалященького, лишь бы брюками тряс…