Михаил Дорошенко - Возвращение домой

«Разумеется».

«Послушайте, как же вы доверились мне, первой встречной?»

«Вы же моя жена, без пяти минут, можно сказать».

«Если я откажусь, Володю на меня напустите».

«Ну что вы! Вы меня очень, очень обидели! Я джентльмен! Никогда не путаю дела сердечные с финансовыми. К тому же Володя, конечно же, никакой не наемный убийца. Он проник в Черную Кошку, всех их там перестрелял, за что его и посадили».

«Вы или все это придумываете или…»

«Или-или!»

«Володя, – спрашивает Беата, – а правда, что вы – наемный убийца?

«Камерер сказал? Врет он все: тоже мне, карлик Нос! Я его охраняю».

«От кого?»

«От мести победившего класса. Вообще-то он – контра. Космополит безродный!»

«Вы антисемит, Володя?» – спрашивает Беата.

«Как начальство прикажет».

«Кстати, я – не еврей», – говорит Камерер.

«Кто же вы?»

«Я ассириец».

«Вот и я говорю: космополит! Враг народа, короче!» – восклицает Володя и отходит.

«Не скажу – враг… хм, народа, но и не друг. Я посредник между властью имущими и морем Ментальным. Когда-нибудь таких людей будут называть сталкерами. Великий Парацельс писал об эликсире молодости. Лет через сорок, судя по прогрессу, изобретут дорогие средства продления жизни. Мои капиталы, которые будут многократно умножены, послужат нам в этом направлении. Как видите, Беаточка, у меня долговременные планы на жизнь. Вы занимаете в них первое место».

«Но я беременна», – открывает она полы шубы и показывает живот.

«Прекрасно! Были бы вы свободны, не были б так сговорчивы».

«Я что… уже согласилась?

«Разумеется, Николай Андреевич, во всяком случае, за вас все согласовал. Любовника вашего мы отправим в Австралию».

«Я думала – еще дальше».

«Ну что вы! В Новой Зеландии место уже занято. Не подумайте, чего уголовного! В па-асольство, в па-асольство вместе с супругой! Он все равно не сможет жениться на вас, согласитесь?»

«М-да…»

«Я вас не тороплю. Десять минут, наверное, достаточно для раздумий? Ну, полчаса!»

«Кстати, у меня в свое время роман был со Шкловским. Вы не ревнуете?»

«И с Николаем Андреевичем. Как видите, я осведомлен обо всем».

«Вы не могли бы помочь ему с квартирой? Он на грани самоубийства, мне кажется. Устроиться проводником на поезд дальнего следования и говорит, что никогда не вернется прежней жизни».

«Не беспокойся, такие, как он не пропадут. Со временем все вернут. Николай Андреевич позаботится».

«Что-то не больно он позаботился, когда Алешу арестовали».

«Всякая благотворительность имеет свои границы. Все будет в порядке».

«Ему сон каждую ночь снится, о том, как его реабилитируют…»

– Я давно хотел спросить у тебя, что там внутри, – говорит генерал, приподнимаясь с постели, и указывает на огромный во всю стену шкаф с резным Кощеем на дверях.

Он раскрывает двери и входит в комнату с гробом, вокруг которого стоят шесть двойников Берия.

– Вылечить сможешь? – указывает один из них на гроб.

– А-ткрывать нэ-льзя, – предупреждает другой с грузинским акцентом.

– Лазарь, – стучит генерал по крышке гроба, – встань и иди.

– Ха-ха-ха, – смеются двойники. – Там нэ Каганович, там другой.

– Но… там никого нет, – говорит генерал, – гроб сей пуст.

– До времени. Иды, ха-ароший человек, иды сэбе, с Богом…

Шкловский входи в следующую дверь и оказывается в бараке перед дюжиной ощетинившихся ножами уголовников.

– Мы тебя не больно зарежем, – говорит горбатый уголовник, поигрывая саперной лопатой. – Чик и готово.

Они втыкают ему ножи в живот и грудь, но они ломаются о неожиданно оказавшуюся под кителем кирасу.

– Голову режь ему, голову! – вопит стоящий на нарах сын Сталина, размахивая кителем с погонами и орденами. – В футбол поиграем! Лопатой руби, лопатой!

Шкловский извлекает из кармана пачку купюр, бросает в ощерившиеся, рычащие, лающие морды и выскакивает в неожиданно раскрывшуюся дверь. По узкому проходу в вагоне мчащегося поезда, забитого спящими телами, он переходит из барака в коридор шикарного СВ. Он проходит по коридору, идет через Сандуновские бани – босховские инвалиды и женщины одна прекрасней другой обитают в пару.

– Не верь глазам своим, – приставляет он ладони к лицу вместо шор.

– Что ты бормочешь? – спрашивает его жена в полусне.

– Да спи… спи. Сейчас проверю еще в одном месте. Где-то поют.

– Да радио это… радио.

Он проходит коридор, открывает дверцы шкафа, но там никого нет. Он захлопывает дверь в шкаф, подходит к стеклянной двери на балкон. Между ногами сидящего в высоком готическом кресле фрачника стоит обнаженная девушка, он водит по ее телу смычком, словно по струнам виолончели, что вызывает у нее пение, сопровождаемое стонами. Идет снег.