Михаил Каюрин - Чёрная стезя. Часть 1

Дуня была моложе Марка на один год, на день помолвки ей едва исполнилось шестнадцать лет. Бабка Маруся не одобряла ранний брак единственного внука, тем более с дочерью бедняка. При удобном случае она высказывала своё недовольство, которое витало в её голове.

Сидор соглашался с нею, но через полгода, насмотревшись, как изводится от любви Марк, он в конечном итоге махнул рукой на всё и направил к Андрею Жалейко сватов.

Так бесприданница Дуня влилась в безбедное семейство Ярошенко.

… Марк отправился на конюшню к волам. На сегодня у него был запланирован выезд в поле – земля уже выстоялась для вспашки, и нельзя было упускать ни дня. Рождение сына спутало ему намеченные планы – он не мог покинуть хату, не увидев новорожденного.

В конюшне Марк застал деда Трифона – отца своего батьки.

Дед возился в стойле у вороного жеребца Орлика. Вычистив полы, он скрёб щёткой холку коня. Орлик вздрагивал, нервно перебирал копытами и косил лиловым глазом на старика. Тот в ответ хлопал коня по хребтине и что-то успокаивающе бормотал любимцу.

– Ну, что, дед? Готов твой Орлик работать?

– А как же. Конечно готов.

– А волы?

– И волы готовы.

– Хорошо, дед, очень хорошо. Вот только гляну одним глазком на новорожденного наследника, и поедем мы с тобой в поле. Пахать требуется. Ты согласен?

– Я-то что? Поедем, если требуется. Только проку с меня, как от старого козла – одни убытки.

– Не прибедняйся, дед, – рассмеялся Марк. – Ты мужик ещё в силе. Вон как Орлика обхаживаешь! Трёшь ему холку так, что он даже не может устоять на ногах.

Дед Трофим был вторым мужчиной в большом семействе Ярошенко. Ему шёл восемьдесят второй год, но он был ещё крепок и выполнял большой объём физической работы по хозяйству, которой хватало для него с лихвой.

В большой конюшне содержались два вола, лошадь, корова с годовалой тёлкой, пара свиней, куры, индюки, коза и несколько овец. Такое поголовье скотины требовало постоянного ухода.

Дед вставал до восхода солнца и сразу отправлялся в конюшню. Он любил возиться со скотиной и пропадал в конюшне до позднего вечера.

На Марке лежали более тяжёлые работы.

– Пошутил я, дед. Оставайся с бабами, справлюсь один, как-нибудь.

Марк помог деду натаскать соломы, принёс из амбара мешок с зерном, наносил из колодца воды для скотины, и только потом вновь направился в хату, чтобы увидеть сына.

Бабка Маруся, наконец-то, пустила его к жене.

Евдоха полулежала на взбитых подушках и кормила новорожденного грудью. Малец с закрытыми глазами неумело, и, как показалось Марку, лениво елозил по соску крохотными губами. Вправляя сосок в рот младенца, она тихо, почти беззвучно смеялась сдавленным смешком.

– А ну-ка, Дуня, дай мне полюбоваться на хлопца! Где его писюнька? – пробасил в дверях голос Марка.

– Чего глотку дерёшь? С ума сошёл? – проговорила ему в спину бабка Маруся. – Нельзя так орать, тихонечко нужно.

Марк подошёл к кровати и остановился в нерешительности. Потом наклонился над свёртком, восторженно произнёс:

– Сынку…чертяка ты мой…

Других ласковых слов у Марка не нашлось. Он стоял и улыбался от счастья, глядя то на дитя, то на жену. Затем обменялся с Евдохой несколькими фразами о домашних делах и вышел из комнаты. Радостно насвистывая, направился к конюшне. Теперь он убедился воочию, что не произошло никакого подвоха, что у него, наконец-то, действительно появился на свет сын.

Когда Евдоха забеременела в шестой раз, он пригрозил, что убьёт её, если она снова принесёт ему в подоле мокрохвостку.

Сейчас Марк вспомнил об этом и тихо рассмеялся.

Пашня располагалась в двух верстах от деревни. Марк остановил волов у края, прошёлся вдоль межи. Несколько раз он останавливался, набирал в пригоршни землю. Растирал между ладонями, внимательно рассматривал. Оставшись довольным, вернулся к волам. Прежде чем начать пахоту, обратил взор в небо и трижды перекрестился. Потом поплевал на ладони, ухватился за ручки плуга.

– С Богом, – проговорил Марк вполголоса и всем телом навалился на плуг.

Пара круторогих быков натянула постромки. Лезвие плуга, сверкнув на солнце отбеленной сталью, вонзилось в жирную влажную землю и стало резать борозду.

Марк уверенно шёл за плугом и наблюдал, как эта земля, словно чёрное масло из-под большого ножа, нарезалась узким сплошным куском и с покорностью переворачивалась, будто ложилась на безразмерный ломоть хлеба. Он любил землю, знал её потребности и нутром чувствовал немые просьбы пашни, ставя землю в один ряд с живностью.