Анна Штумпф - Убить время

Женщина подвела Анну к высокому зеркалу в белой раме. Они стояли рядом. Оттуда, из зазеркалья, смотрели родные старческие глаза. Не то из рая, не то из преисподней. Бабушкины глаза…

– Кто вы?.. – повисло в прохладном воздухе квартиры.

Лик исчез.

Анна вглядывалась в бездну стекла. «Что происходит? Эти глаза. Бабушка – здесь и сейчас? Нереально. Эта женщина? Здесь и сейчас, реально».

Анна протянула карту к терминалу и, отвернувшись от официантки, процедила:

– Merci, – и, спохватившись, на чистом русском: – Спасибо.

Бросила взгляд на часы. Затем неспешно застегнула тренч, повязала шарф, открыла приложение такси в модном черном телефоне и ввела адрес. Через мгновение ее прямая спина скрылась из виду под шорох колесиков чемодана.

Не изменяя себе, Петербург встретил Анну весенней моросью. По стеклам змеились струи воды. Пробка на Московском проспекте соответствовала сонно-слезливому настроению погоды: машины ползли медленно, то и дело пережидая у светофоров, словно престарелые лошади. «Отлично. Успею поздороваться с городом». Она откинулась на спинку и прикрыла глаза.

Рассеявшийся туман открыл вид на вчерашние таинственные деревья и странного облика будки. Будками оказались красивые кладбищенские склепы. Тут и там виднелись скульптуры, петляли брусчатые дорожки, на которых деловито суетились воробьишки. Анна улыбнулась: «Забавно. Такие же, как наши».

Она вгляделась в строгие усыпальницы, теснившиеся вплотную пестрой мозаикой коричневого, серого и черного мрамора. Гробницы блестели после вчерашнего ливня. Прилипшие к камню желтые и оранжевые листья смотрелись незатейливым узором на спокойно-печальном наряде.

«Интересно, кто там захоронен?»

– Да все, – пожала плечами неслышно подошедшая к окну старуха. Анна резко повернулась. – Пиаф, Пруст, Уайльд, Шопен, Дункан, Бальзак, Мольер… Даже сволочь Махно. Это же Пер-Лашез.

Она закурила длинную сигарету, вставленную в мундштук, и прищурилась.

– Я понимаю, что ты не куришь. Но это мой дом и мои привычки. – Снова пожала худыми плечами и искоса глянула на Анну. Хрипло рассмеялась. – В том числе и не докуривать до конца.

Мундштук занял место в вытянутой пепельнице-ладье. Девушка изумленно смотрела на изящный серебряный предмет.

– Точно такая же была в квартире у бабушки, – тихо сказала она. – Только курила не она. Дедушка.

Старуха забормотала, словно про себя:

– Стало быть, ты внучка Лилии. Отец купил две ладьи во время путешествия по старинным волжским городам. В тысяча девятьсот тринадцатом. Отмечали трехсотлетие Романовых, – она произнесла «Романóфф», – поездки по Волге были в моде. Хотел подарить ладьи будущим мужьям дочери и племянницы. Моему супругу преподнес он.

Она повернулась к Анне и всмотрелась в ее глаза.

– А сестра вручила твоему деду сама. – Пожимать плечами, видимо, было ее любимым жестом.

Девушка ошеломленно смотрела на нее. Помолчав, пожилая женщина протянула руку.

– Только никаких «grand-mere» или, упаси бог, «bon maman». Я Маргарита. Хочешь – Марго, хочешь – Маргарита. Твоя бабушка была моей двоюродной сестрой.

Ответно пожимая руку, Анна оказалась в коротких, но крепких объятиях родственницы.

– Простите! – окликнула она водителя. Миндалевидные черные глаза на секунду ответили ей, потом парень снова впился в дорогу. – Я передумала, сначала по другому адресу, пожалуйста…

Водитель пожал плечами и включил поворотник. Через пятнадцать минут Анна вышла из машины и вздохнула. Таксист развалился на сиденье и включил радио. Полилась бодрая песня, молодой тенорок выводил простенькие трели о смертельной красоте черноглазой красавицы.

Анна будто не слышала льющейся из окошка машины навязчивой восточной мелодии. Она рассматривала отчий дом. Отсюда начался ее путь к новой жизни. С панического бегства, с наполненного ужасом и одурью сознания. Девушка закрыла глаза, у рта резкой чертой щеку взрезала складка. Спина ее сгорбилась, плечи опустились. На плечи мелко сыпал прохладный дождик. «Господи… А если бы я тогда не опоздала?» Память показывала картины одну за другой, словно кадры презентации…

Первыми вспомнились открытые глаза Веры, Коли и их маленькой дочки – любимой племянницы Анны. Почему-то они погибли, а глаза остались спокойными и не закрылись. Так и лежали – втроем с открытыми глазами. Она тогда едва успела выскользнуть из квартиры – вернулись Погромщики. Их убийцы. Принесли с собой какую-то машину, наподобие шлифовальной – для паркета. Анна видела все это с площадки этажа выше. Подойдя к двери квартиры, один Погромщик остановился и повел носом. Анна вжалась в стену и молилась только об одном – чтобы никто не вышел ни из какой квартиры. Ни с собакой, ни с коляской. Погромщики зашли внутрь. Не дыша, девушка прокралась наверх и протиснулась на чердак. Она зажала уши руками – машинка для зачистки квартиры визжала противно, как смесь дрели и стиральной машины. Там зачищали жилище ее родственников. Сравнивали с полом мебель, вещи и тела. В одну массу превращались книги, одежда, посуда и человеческие останки. Как исчезала потом сама эта масса, Анна не знала. Вещи они не брали. То ли брезговали, то ли инструкция не позволяла. Взглядом она зацепилась за распахнутые окна дома напротив. Через маленький двор. Третий этаж. По квартире ходят люди. Вот под равнодушный жернов машинки попало мамино фортепиано, вот туда кинули папину скрипку. Зачищали ее квартиру. На глазах уничтожали ее детство, ее юность и всё ее прошлое. «Всё. Больше у меня никого нет. Они убили всех». Отупевший от увиденного мозг подсказал решение. Чтобы не сойти с ума и не закричать, не выдать себя, Анна сосредоточилась на ненависти к Погромщикам. Черной глухой ненависти, которая начала тлеть в глубине сердца.