Надежда Антонова - От отца

Нет, все-таки иметь сестру – старшую, младшую или своего возраста – это хорошо. Вот и Женя как-то сказала мне, что очень удобно иметь сестру-близнеца, всегда есть на кого спихнуть съеденные конфеты или, наоборот, есть кого насильно накормить манной кашей, которую сам не хочешь, сказав, что я – не я, как регулярно делали две мои однокурсницы на экзаменах: каждая из близнецов что-то учила очень хорошо, а что-то на всякий случай и потом выученное на отлично шла сдавать за себя и снова за себя, быстро переодевшись в туалете в одежду сестры. Правда, на втором курсе их хитрость раскрылась, они забыли переобуться.

Да и вообще, когда вы похожи так, что почти не отличить, это может быть началом настоящей интриги. А еще, конечно, в шесть лет хочется, чтобы были длинные красивые платья, перчатки, шляпки и зонтики от солнца.

Юджиния перечитала письмо еще раз. Плохая бумага, скверный почерк, много ошибок, дерзкий запах дешевых духов. Как мог отец так поступить со своим ребенком, пусть и уродливым? Неужели он действительно подумал, что это заболевание – печать дьявола и рождение больной малышки убило маму?

Юджиния услышала крики из детской и решила помочь няне, которая одевала девочек на прогулку. Анна-Мария никак не хотела надевать чепчик. Юджиния погладила дочь по светлым волосам с кокетливыми завитушками. Мои девочки никогда не окажутся в подобной ситуации.

Юджиния вернулась к себе и, вставив сигарету Philip Morris в изящный серебряный мундштук в форме головы рыбы с глазком из граната, провела спичечной головкой по специальной шершавой бумаге, картинно изогнула запястье и закурила. Встретиться, немедленно написать ответ и встретиться. Она бедна, это понятно, но утверждает, что ни на что не претендует. А вдруг это мошенничество и она будет меня шантажировать? Тогда не встречаться ни в коем случае. Или нет, наоборот, как можно быстрее увидеть ее, ведь она должна выглядеть как я, только с рассеченной надвое губой. Фу, это, наверное, так ужасно… И с ней невозможно будет появиться в обществе, хотя это, пожалуй, и не надо. Да, и она жила в приюте, значит, о манерах речи не идет. В дом, конечно, лучше не приглашать. А Майклу говорить? Нет, потом, позже.

Юджиния посмотрела на адрес на конверте. Господи, пусть это будет неправдой, я не хочу, чтобы моя сестра была продажной женщиной. И если это так, я не хочу ее знать, и тогда никаких встреч. Но что-то ныло и подтачивало изнутри, сдавливало дыхание, как тугой корсет с металлическими планшетками, и сковывало движения, как глубокий тесный лиф.

Юджиния села за письменный стол, достала чистый лист, открыла чернильницу, обмакнула туда ручку и, великолепно сочетая завитки с наклонами, написала следующее:

«15 октября 1877

Дорогая Кэтрин,

Я была безмерно счастлива узнать, что у меня есть родная сестра-близнец. Я бесконечно сожалею о том, что наш с Вами отец (пусть его душа покоится на небесах) так дурно поступил, хотя, безусловно, у него были на то свои причины, и осуждать его поведение я считаю недостойным.

Я буду рада встретиться с Вами 17 октября 1877 года в три часа пополудни у Канадских ворот Грин-парка. На мне будет коричневый шерстяной комплект и шляпка в тон. Хотя, я думаю, мы без труда друг друга узнаем, ведь мы должны быть неотличимо похожи.

Я Вам буду очень признательна, если Вы захватите с собой Ваши младенческие вещи и нательный крестик (наверняка нам с Вами надели тогда одинаковые) в доказательство Ваших слов.

С нетерпением жду встречи!

Искренне Ваша,

Юджиния-Анна Каннингем».

Майкл Каннинггем вышел из Собрания и, отказавшись от кеба, пешком дошел до угла Уайтхолл и Мэлл-стрит, едва заметно поклонился Чарльзу Джеймсу Напиру, мысленно поприветствовал Нельсона, свернул на Кокспур-стрит, по Пэлл-Мэлл до Риджен и налево на Пиккадилли. В Берлингтон-хаус он сразу увидел Кэтрин, слегка потер пальцами мочку правого уха, вышел и, дойдя до угла, завернул на Олд-Бонд-стрит, где находились меблированные комнаты.

Несмотря на громкую славу заведения миссис Терезы Беркли, Майкл оставался верен притону Кейт Гамильтон, точнее, одной из его обитательниц. Когда он первый раз увидел Кэтрин, внутри что-то щелкнуло. Потом он несколько раз мысленно возвращался в тот день, но все было подернуто густой пеленой ощущений от их первой встречи, как одеялом укрывшей здравый смысл и нормы морали. Это была именно та красота, порочно-утонченная, выверенная и выточенная умелым резчиком, пламенно-холодная, обжигающе-нежная, хрупкая и сильная. Темные глаза, недоверчивые и беззащитные, алый асимметричный рот с расщепленной верхней губой. И какая-то мучительная интрига, горькая тайна, которую он не понимал.