Надежда Антонова - От отца

19 января 1947 года

Мария».

Он перечитал письмо четыре раза, стоя под фонарем у лагерного забора, и только тогда заметил, что в некоторых местах синие чернила немного расплылись. Своих учеников он за такие кляксы ругал… Он спрятал письмо в рукав, вдохнул раскрытым ртом и скривился – ныла кровоточащая десна, сейчас бы капусты, да побольше, а то и так половины зубов уже нет, хорошо хоть дальние остались, есть чем хвою жевать… «Но это ничего, ничего… Надо же, написала… Только какой из меня Онегин?..» И он еще долго стоял, не двигаясь, пока не онемели от холода пальцы и не стали белеть красные от мороза впалые щеки. А огромные белые хлопья все падали и падали на стоящего под фонарем тощего сутулого человека с худым изумленным лицом и счастливыми глазами.

«Карта, Машунь, она как мужик, руку любит. Но если мужику мягкую, нежную да игривую подавай, то карте чуткая, внимательная, но с напором рука нужна. Знаешь, как раньше играли?.. За столы специальные сядут, тканью обтянутые, чтобы не скользило, сигарами обложатся, коньяком обставятся, колод штук пять и на всю ночь: и в винт, и в горку, и в штосс, и в фараона, в стуколку, в мушку, в тамбовский бостон, не то что мы с тобой, в дурака… Ну и не вхолостую в основном, а на деньги…» Тетя Нина наливала себе водки и задумчиво тасовала потрепанные карты. «Ты главное помни: туз бьет короля, король бьет даму, дама бьет валета, валет бьет кого найдет, от десятки до шестерки, вверх-вниз». Тетя Нина вкусно затягивалась, подмигивала Маше и с чувством раздавала, предварительно плюнув на пальцы. «Но козырь, Машунь, он в любой спор ясность вносит. И еще: сначала не бойся брать, рассосется, а к концу отплевывайся что есть сил и рискуй, карта рисковых любит».

Маша ходила на почту каждый день, служащие почтамта ее узнавали и участливо улыбались, когда она, розовощекая, запыхавшаяся, пахнущая морозом, открывала тяжелую, основательную входную дверь. Письма все не было. Она покорно добредала до трамвайной остановки и ехала вниз, в центр города, туда, где горели фонари и по вычищенным от снега улицам ходили элегантные мужчины под руку с красивыми женщинами в каракулевых шубах и поярковых нарядных валенках. Домой приходила поздно, Степан недобро смотрел на ее осунувшееся лицо и отстраненный взгляд, но ничего не говорил.

Пришел март с его пронизывающими ветрами, ярким весенним солнцем и ночными холодами. Бабка, сидевшая с Толиком, заболела, пришлось отдать сына в детский сад, работы по дому стало больше, на почту теперь каждый день ходить не могла, да и не хотела. Раз в неделю открывала хорошо знакомую тяжелую дверь, подходила к окошку и, не удивляясь ответу служащей, медленно шла к выходу, презирая себя за наивность и втайне радуясь тому, что получила по заслугам. Рисковых только карты любят.

Восьмое марта в том году выпало на субботу. В пятницу, отработав полсмены, отпросилась к сыну на детский утренник. Когда шла мимо почты, что-то подтолкнуло зайти. Знакомая девушка в окошке выдачи узнала ее и громко сказала: «Ой, как вас давно не было! Вам письмо!» Маша растерянно посмотрела на нее. «Да вот же, вот, на конверте, Петровой М. Д. Вы ведь это? Да вы, я вас хорошо помню. Паспорт с собой?» Маша отрицательно покачала головой. Девушка опасливо оглянулась и перешла на шепот: «Ладно, ничего, я вам так выдам, вот здесь распишитесь!»

«Дорогая Мария!

Очень рад был Вашему письму! Зима действительно выдалась снежная. Я родом из Подмосковья, там тоже бывает много снега в это время года. Когда я был маленьким, мы любили кататься с ледяных гор. Думаю, что в Сибири так тоже развлекаются. Летишь с горы и думаешь, как же хорошо, что кругом чистый, искрящийся, будто серебряная россыпь, снег, который образует лед, и можно пронестись по нему, слушая свист ветра и ощущая его ледяное дыхание у себя на лице, а потом упасть в мягкий сугроб и думать, что все у тебя будет хорошо, потому что иначе и быть не может. Вот так замечтаешься и забудешь про все дела, а то и совсем махнешь на все рукой. Я когда директором школы работал, я таких мечтателей прямо с этих ледяных курортов по пять-семь человек на занятия приводил. Жена надо мной посмеивалась, говорила, что таким все равно учение впрок не пойдет, но я с ней не соглашался, хотя, может, она и была права. Когда меня арестовали, она со мной развелась и правильно сделала, я ее не виню. Хорошо, что детей мы не нажили, а то бы дети очень страдали. Срок мой через два года подходит к концу. Надеюсь, что еще смогу послужить нашей социалистической родине.