Алсари - Атлантида священная (из действительности доисторических времен)

Садовник, вышедший в сад, чтобы с восходом солнца, помолившись, срезать несколько стеблей, заказанных ему дворцовым целителем, с ужасом глядел на хозяина, в полутьме корчившегося на мраморном полу святилища в конвульсиях, как показалось ему вначале. Желая помочь, он подошел ближе, и тут наконец в ритмических движениях нагого тела, освободившегося от пут белого полотна, садовник увидел… Он божился потом жене своей, что не будь хозяин один перед своей статуей, то можно было бы подумать, что здесь, на плитах святилища, с невидимой женщиной проделывает то, что только что совершили и они в собственной постели. Жена испугалась такой шутке и велела садовнику молчать об увиденном.

Однако перед глазами раба неотступно стояло то, что ему довелось увидеть, а в ушах его долго, при виде хозяина, звучал его крик, переходящий в хриплый рев. Это чудо господне, что, убегая, он не помял ни одного цветка и не нарушил ни одной клумбы, а то несдобровать бы ему, у домоправителя кнут весь в металлических шайбах…

Третий день, как царица Тофана нервничала.

Все вокруг диву давались ее, столь несвойственным атлантам, внезапным припадкам гнева, сменяющимся ручьями слез или полным изнеможением. Кончилось тем, что царица всех прогнала прочь от себя и лежала одна в своем просторном покое, наполненном светом и ароматом цветущих олеандров, потому что одну из стен покоя составляли совершенно прозрачные небьющиеся плиты, для красоты оправленные в сияющий орихалк. Теперь эти плиты были разведены в стороны, и благоухающий парк, начинающийся, казалось, прямо на обширном мраморном балконе, уставленном мраморными же резными вазами с редкостными растениями, являл с покоем царицы как бы одно целое.

Сюда, в загородный дворец, выстроенный по приказу царя Родама вскоре после его женитьбы, который давно бы уже следовало как-то обновить, – даже и мрамор не вечен – царица Тофана приехала сразу после крупной размолвки со своим богоравным супругом. Она прекрасно знала, с чем связано ее нынешнее состояние полного душевного разлада. «Быть не в себе», – называлось это у атлантов и почиталось за великое несчастье, недостойное могущества и силы их естества. Возможность «выйти из себя» еще как-то предоставлялась земным человекам – «челяди», – им это прощалось просто в силу того, что они не обладали пока нужным аппаратом: организм их, получивший от атлантов проблеск духа, должен был пройти теряющийся в тысячелетиях путь совершенствования, внутренней эволюции, прежде чем ему можно было бы ставить хотя бы такие требования, как самообладание, не говоря уже о мыслительной мощи…

Но в последнее время кое-кого из богоравных все чаще настигали эти необъяснимые для них поначалу приступы потери внутренней гармонии. Однако все они, будучи на прямой связи с Высшим, умели самовосстанавливаться, – ибо без энергетического равновесия невозможна была бы никакая, даже самая примитивная, беседа на внеземном уровне. Но – дальше-больше, словно какой-то сокровенный затвор был уже сломан, и все труднее стало атлантам «быть в себе». Величайший Космический Опыт подходил к критическому рубежу: высшее сознание, заключенное в узкие рамки земного тела, должно было осиять весь народ, – и атлантов, и живших с ними бок о бок не-атлантов, – иначе общее состояние грозило приравнять к себе возможности отдельных личностей.

К тому и шло. Пришедшие на землю через своих предков-титанов, чтобы своим влиянием возвысить сознание человечества, осилившего к тому времени необходимые ступени физической эволюции, атланты в какой-то момент начали сами воспринимать земные черты.

Велико искушение для духа, впавшего в осязаемое тело, отойти от законов и правил, по которым он существовал в других сферах. Земная жизнь, паче чаяния, оказалась такой привлекательной…

Да, царица Тофана прекрасно знала – и кому, как не ей самой, лучше было разобраться в себе, – что виной ее болезни была она сама. Точнее – ее поднявшаяся из каких-то сумрачных глубин, до которых было неприятно дотрагиваться даже мысленно, и уже известная ей по нескольким проявлениям самостоятельность. Даже не самостоятельность, потому что невозможно было назвать этим, таким поощряемым у атлантов словом, ее новое – дикое – чувство. Самость – вот что это такое. Я, и только я. И никто не вправе приказать мне сделать что-то или поступить как-то, пока я сама этого не пожелаю.

Но в чем дело? – попыталась разобраться в себе царица. Ведь это и есть Закон. Разве она преступает его, наипервейший закон Вселенной, закон свободного желания, свободной воли? Не хочу и не подчинюсь ему, Родаму…