Оганес Мартиросян - Достоевские дни

Он уснул и проснулся в сон.

Из этого состояния его вывела Надежда, пришедшая в новый день. Спросила, много ли он написал. Он кивнул, записал ещё немного в телефон. Ну, например, такое:

«Найдёныш пришёл к другу в гости, принёс ему банку солёных огурцов, поставил её на стол, обвязал себе и другу шею платком, сел и стал ждать. Друг достал водку. Найдёныш её испугался. Чуть не икнул. Друг налил им по стопке, достал огурцы и предложил выпить. Найдёныш сказал только ему самому понятный тост, выпил и захрустел огурцом. То же сделал и друг. А когда он напился, то полез обнимать и щупать Найдёныша. Тот испугался, захотел убежать, но упал и ушиб колено. Друг поднял его, уложил на кровать и помазал колено йодом. Подул на него. Найдёныш затих. Засопел и уснул. Друг сидел рядом, отгоняя скрученной газетой всякого рода мух».

Надежда показала ему на смартфоне картину «Кафе и сады», они рассмотрели её, увеличили, выпили кофе, и Фёдор сказал:

– Картина – это и рисунок, и фильм. В чём разница? В первом случае – машина стоит, во втором – едет. В картине авто могут угнать или разбить, в ней чаще никого нет, если не пробка. Фильм едет, он в пути, в нём водитель. И он может быть самолётом. Гений тот, чей самолёт в небе стоит. И ещё: рисунок может поехать.

– Понятно, – улыбнулась Надежда.

Они пошли на Литейный, сели в открытом кафе, представляющем собою кабриолет, а не глухой грузовик или «Ниву», съели по булочке с маком и начали потягивать кофе.

– Может, отнесём рукопись в журнал «Хлеб и соль»? – спросила Надежда.

– Можно, – ответил Фёдор. – А какой текст? Я сейчас пишу роман, но вот отвлёкся, творю мир Найдёныша.

– Ну вот его и отнесём.

– Это не скоро.

– Пускай. Ты пиши и не отвлекайся сильно. Пусть будет так. Сейчас подходящее время.

– Да, стрéлки – это гусеницы, ползущие нетипично.

– Какая разница, если они станут бабочками и улетят.

– Тоже верно.

– Ну вот. А вообще – готовься к отказам и неприятию, потому что, как мне кажется, на Западе авангард победил ретроградов так, что все они хлынули, бежали в Россию и в ещё несколько стран.

Кофе закончился, мир начался. Они встали, расплатились картой и двинулись из кафе. Прошли пару кварталов и вошли в мир грёз и снов. В нём погоняли на машинках, покрутились на колесе, посмотрели кино в 3D, зашли в «Ленту» и взяли книгу с бесплатного стеллажа. Это были пьесы Островского. Фёдор положил её в кейс, угостил ситро Надю, выпил сам и повёл подругу в «Макдак». Там они взяли фри и мороженое. Он ещё прикупил «Кока-Колу», начал потягивать её и писать:

«Найдёныш проснулся от боли. Болели душа и колено. Он пожаловался своему другу. Тот встревожился. Поставил ему градусник и сделал повязку на колене Найдёныша. Температура была довольно высокой, почти тридцать семь. Друг открыл банку с компотом и начал поить Найдёныша. Тому полегчало. Он напился компота, отложил банку в сторону и продолжил болеть, но значительно легче. Друг достал сказки братьев Гримм и начал читать их Найдёнышу. Тот обратился в слух. Внимательно слушал и переваривал компот. Не икал и не ныл. Вскоре он опять погрузился в сон, а друг ушёл, закрыв дверь».

Кола кончилась, Фёдор доел мороженое и повёл Надю на запад. Они случайно прошли мимо редакции журнала «Болид», зашли в него, поздоровались с секретарём и устроились перед ним.

– Вы поэт? – спросил секретарь то ли Фёдора, то ли Надежду, не поднимая головы.

– Писатель, – ответил он.

– Рукопись принесли?

– На флешке.

– Давайте её.