Оганес Мартиросян - Лермонтов - инстабог

Реконструкция Лермонтова

Памяти Гойтисоло

1

Михаил покурил в туалете, выключил вентилятор, вышел из дома в четырнадцать пятнадцать, окружил себя газовой горелкой солнца, вдохнул аромат Пензы, пирогов, пекущихся возле, по-сталински закурил и пошел навстречу автомобилям, металлу, плоти, глазам, человечеству из Испании родом и приобретению денег из банкомата. Там он стоял, терялся, пропускал девочек вперед и старушек, слепленных из щей и воды с мясом говядины за триста тринадцать рублей, долго ворочал память, будто это глыба, читал надписи на стенах, участвовал в них, пил воздух глазами и наконец снял пятисотрублевки, сунул их в задний карман джинсов, засуетился, привел в порядок мозг – борону, едущую по листам полей, одичало осмотрелся вокруг, представился Михаилом одинокому мужчине, просто так, ни за что, и впал в бессознательное Фрейда, мчащегося на катафалке по всем городам и весям. Взял в Магните сироп, варенье, повидло, погрузил их в пакет, почесал место поединка Наполеона и Кутузова – лицо, сделал движение рукой навстречу исходящему солнцу, выпил из автомата газированной воды, навел мосты на Петербург души, источающей тело, в том числе и людей, присел на лавочку, закурил табак, смял листок из блокнота с написанным новым стихом, бросил его в урну, зацепился взглядом за девушку, раздел ее им, сделал ей ребенка по имени Сталелитейный завод, сфокусировал мысль на вагине, поющей трусы и колготки, и прыгнул обратно в мозг. Внутри него дошел до себя, минуя высотки, опрокинул стакан в квартире, разбил его, убрал осколки, сметя их и выкинув в урну, сказал до свидания самому себе, перешел Рубикон в виде мела от тараканов, рассчитал самого себя, произвел выстрел из большого пальца на левой ноге, продырявил носок, убил его и похоронил в куче белья. Раструбил о своей печали всему человечеству, использовав для этого Ворд и микрофон, раскричался всей сутью и всей белизной наполняющего его вещества, за распространение которого сажают в тюрьму или в творчество, заполнил себя стихами и музыкой из интернета, вступил в переписку с парнем, девушкой, парнем, мужчиной, никем, с пенисом, ногами, пальцами и лодыжками, слепленными воедино, истосковался по другим планетам, вышел из сознания своего и снова очутился на лавке. Посидел пятнадцать минут, переместился в табачный ларек, купил Бонд, затянулся им, вдохнул аромат мертвых армян, их уничтоженных тел, расчистил душу от снежных завалов, чтобы прихожане могли войти, удалил заусенец и пошел на мир Третьей мировой войной. Битва эта растянулась на час, закончилась поражением обеих сторон, их выпиской из психиатрической больницы, где лежат всегда двое – человек и планета, скрученные в одно, и потому он сжал ладонями виски, чтобы те не сходились, как стены, и решил, что голова – комната, где нет двери, но есть окно – рот, который впускает свет и заставляет его работать на мозг. Так и было всегда, так неандерталец – космическое путешествие людей на Сатурн, на Юпитер и в голову, которая – парашют, раскрывающийся космосом и сажающий человека на землю. Он глотнул лимонад, который купил в ларьке возле лавочки, откусил от самсы, взятой там же, вобрал в себя кусок от коровы, убежавшей от него громко мыча от боли, и начал рифмовать слова, открыв для того блокнот. Стихи рождались удачно, выходил из него вперед ногами и застревали в уме головой, созданной из Пушкина, Лермонтова, которым он был, и Куприна, едящего и пьющего за сто человек. Строки шли друг за другом, находя сцепление и газуя, чтоб изъездить весь мир, побывать на морях – на пароме, в еще большей воде, в массе и силе людского и созданного, потому что высотное здание – это океан. Михаил выдернул пару волосков из ноздри, удивился их седине или не удивился совсем, сделал глоток лимонада и встретил Новый год, Рождество и Пасху в их едином лице, поросшем бородой и читающем рэп, льющийся, как Ниагарский водопад, из телевизора, радио и человеческих душ, одетых в сланцы, шорты и бытие. Ему поклонилась старушка или ей прихватило спину, потому он встал и посадил саму старость рядом, пожелал ей удачного разложения, смерти, цветов, любовников, денег, машин и вершин, которые есть Поминки по Финнегану, противоположные Улиссу и как-то набившему ему морду стаканами с водкой и тарелками с кутьей. Старуха сидела и стонала, плакала и вспоминала молодость, состоящую из Сталина, его рук, паха, печени, почек и ног, бегущих вдалеке от хозяина и выигрывающих спринт.