Любовь Соколова - В сумерках. Книга первая

Глава первая.Пишущая машинка «для студента». Год 1968

В самом низком месте набережной стоял, повернувшись одним фасадом к воде, другим – к троллейбусной остановке, Темский речной вокзал. Короткая северная навигация закончилась еще в сентябре, но Кирилл с Мишкой регулярно встречались на берегу. Ходили пить пиво в ресторан на речном вокзале. Ресторан, в отличие от вокзала, работал круглый год, пиво тут не переводилось, и приятели посещали заведение по крайней мере дважды в месяц – отмечать аванс и окончаловку. В этот раз они засиживаться не стали. Дело начиналось серьезное. Раньше только слова были, а теперь, наконец, дело. Спустившись из ресторана в гулкий вестибюль, безлюдный в это время года, оба, не сговариваясь, повернули на выход к реке, посмотреть на Таму. Здесь, на продуваемой сырым октябрьским ветром террасе, Кирилл рассказал Мишке анекдот – короткий, как он любил, и мрачный, как у него вечно получалось. Нам, говорит, не врали, когда впаривали, будто счастье не за горами. Ага! Мы перешли горы –счастья там нет.

– Всё?

– Всё.

– Когда смеяться? – спросил Мишка. На его смуглом лице с крупным носом, большим ртом и широкими скулами не нашлось ни намека на улыбку. Он скептически растянул плотно сжатые губы, поставил короткие брови домиком и сверху вниз глянул на товарища, тонкого и бледного, как персонаж рассказа Короленко про детей подземелья.

– Смеяться необязательно, – разрешил Кирилл и, глядя на парапет, отделявший нижнюю террасу берега от темной воды, повторил: – Счастья нет за горами!

Мишка кивнул:

– Счастье в горах. Пошли!

Они обогнули здание и, переходя на бег, устремились к остановке. Троллейбус уже тронулся, но притормозил и, принимая на борт, обхлопал их ладошками автоматических дверей.

Ехали не садясь, в пустом салоне, открутив себе по-честному в механической кассе билетики за четыре копейки каждый.

– Оплачивайте за проезд, приобретайте билеты в кассе, – проскрипела в микрофон женщина-водитель. Призыв «оплачивать за проезд» – это неискоренимый профессионализм, сродни морскому «компảсу».

Оба пассажира помахали в сторону кабины билетиками, водитель успокоилась и больше не скрипела. Остановок она не объявляла. Кому надо, знают и так: в окно-то видно, где едут.

Качало. Мишка в расстегнутом полупальто, напоминавшем бушлат, стоял, широко расставив ноги, перегородив проход. Кирилл, раскинув руки, оперся спиной о поручень на задней площадке. Молчали. Натужно гудел двигатель, пока поднимались с набережной в гору, к площади некогда Соборной, а теперь вроде бы вовсе безымянной. Собор остался на месте, в нем давно обосновался художественно-краеведческий музей. Там же, на площади, начинался главный проспект. Отсюда троллейбус покатился вниз. На третьей остановке они вышли, каждый из своей двери. Стайка пассажиров билась снаружи о пустой салон. Резвая мамашка, тянувшая за собой девочку лет шести, юркнула под руку Мишке, ткнула его в бок, стараясь выпихнуть поскорее, чтобы заскочить в троллейбус первой и занять место получше.

– Да шевели ногами, Тома! – поддернула она зазевавшуюся дочь.

Мишка чертыхнулся и, не оглядываясь, зашагал на другую сторону улицы. Кирилл еле догнал его. Остановились у черного хода мастерской, расположенной во дворе жилого дома, обращенного оштукатуренной светло-зеленой стеной на проспект. Краснокирпичная изнанка здания с табличкой «Дом образцового быта» выглядела по сравнению с фасадом ободранной. «Образец» от собратьев практически не отличался. Мусор, сломанные ящики, две скамейки и заплеванный окурками газон – всё как у всех.

– Нам сюда, – указал Мишка на ступеньки вниз, в «ямку», и пропустил товарища вперед.

В таких «ямках» размещались булочные, овощные магазины и мастерские по ремонту обуви. Филенчатая дверь, крашенная когда-то в синий цвет и обшарпанная местами до олифы, скрывала за собой еще одну, металлическую, с разбитыми вдрызг замочными скважинами и двумя накладными фанерными заплатами, из которых выглядывали вполне рабочие червоточины современных французских замков. Дверь смотрелась тяжелой. Смущало отсутствие ручки на ней и надпись краской «Не стучать!». Кирилл замялся, соображая, как бы дверь подковырнуть. Ощупал край – ничего не нашел.

В своем длиннополом пальто, с многократно намотанным на шею шарфом, свободные концы которого спускались до колен, Кирилл выглядел настолько инаким, что даже контролеры в транспорте не всегда спрашивали у него билет, а если и спрашивали, то без надежды на оплату штрафа. Манера одеваться не соответствовала ни текущей, ни прошедшей эпохе, благодаря чему наряд никогда не выходил из моды, а природная сухощавость – жир и мясо медленно нарастали на его теле – позволяла Кириллу носить одно и то же в течение долгих лет. Летом он надевал широковатый пыльник и носил его, не застегивая. От длинного шарфа отказывался разве что в самую жару, тогда из воротника чистой, но сильно поношенной рубашки торчала его бледная шея с большим кадыком. Кто штопал обтрепанные кончики воротника и обметывал расшатанные временем петельки на рубашке? Вероятно, в жизни Кирилла присутствовала женщина.