Карим Даламанов - Овраги

У Игоря бороды нет – только жёсткая трёхдневная щетина, которой он вчера кололся. Арсен проводит по ней рукой, и пальцам становится щекотно. Жена с дочками должны вернуться в субботу, а сегодня – только среда… Арсен запускает руку Игорю в волосы, и одеяло поднимается, как натянутая палатка. Арсен наклоняется и целует Игоря в лоб, в нос, в губы. Тот потягивается, не открывая глаз, кладёт руку Арсену на живот, спускается ниже…

– Ого! – говорит Игорь. – Вчера, выходит, не накувыркался? Вот что значит – южная кровь!

Арсен снова прижимает Игоря к себе, колется его щетиной, и ему кажется, что на балкон соседнего дома вышла баба Галя и, щурясь, готовится заорать, оглушив округу своей хрипотой, а то и чем-нибудь запустить. Дрожь, спускающаяся с затылка по спине к ногам, подгоняет оргазм.

– Ты чего такой горячий-то? – громко шепчет Игорь. – Не заболел?

– Всё нормально! – отвечает Арсен, продолжая дрожать. Вся жизнь чем-то напоминает ему болезнь.

– Сколько твоим дочкам? – спрашивает через пятнадцать минут Игорь, теребя свою щетину.

– Два и четыре.

Арсен хватает со стула плюшевого кролика и вертит его в руках, словно кукловод.

– Маленькая разница – это хорошо.

– А твоим сколько?

– Шесть и тринадцать. Старший уже бриться скоро начнёт.

– В тринадцать – самое то, – отбросив кролика, Арсен ещё раз проводит Игорю по щеке. – Сам-то во сколько начал?

– В пятнадцать вроде. Купил бритву, помазок. Казалось, я уже такой взрослый, самостоятельный…

– А я в пятнадцать был ещё дитё дитём. Меня родители пасли, как ягнёнка. Целыми днями объясняли, что хорошо, что плохо.

– Мне это объясняли воспитатели.

– В детском саду?

– В интернате. Я же в интернате рос до одиннадцати лет.

– А родители где?

– Которые усыновили? В Арзамасе.

– Мм… А настоящие?

– Отца нашёл не так давно. Военный на пенсии, живёт под Ярославлем. О моём существовании не знал.

– А мать?

– Мать умерла лет семь назад. Они с отцом расстались ещё до моего рождения.

Оба молчат, слыша, как во дворе верещит автомобильная сигнализация, затем Игорь говорит:

– Вот я и решил, что у меня будет нормальная семья. Правда, не получилось.

– А чего с женой развелись?

– Сложно сказать. Она ударилась в бизнес, детьми не занималась. Младшего вообще я воспитал.

– У меня наоборот: жена дочек мне особо не доверяет. Как чувствует! – Арсен усмехается, обхватывает голову Игоря и ворошит волосы.

Сигнализация, наконец затихает.

– Семья – это самое главное, – говорит Игорь, уткнувшись Арсену в плечо. – Без неё, как у Маркеса: сто лет одиночества. Ты же читал Маркеса?

– Читал. Только мне больше нравится "Полковнику никто не пишет".

Они снова молчат. Небо за окном понемногу начинает светлеть. Игорь высвобождается из Арсеновых объятий и говорит:

– А ещё важно, когда у тебя есть наставник. Обычно эту роль выполняет отец. Но я, считай, без наставника рос.

– А у меня был. Клубнику вместе воровали.

Игорь хохочет, немного подвывая и вслед за Арсеном вытирает пот со лба.

– Клубника – это прекрасно. Я в детстве любил клубнику. И… до сих пор люблю! – и снова хохочет.

С Игорем они завязали очень быстро. Он вдруг начал ревновать, звонить на ночь глядя, говоря, что соскучился, называть "мой смугленький"… Таких Арсен вычёркивал раз и навсегда. Вот если бы в жизни снова появился Колька… Ради него можно было бы, наверное, вычеркнуть жену.

Мама ворвалась без стука ко мне в спальню, хлопнула дверью об шкаф, крикнула: "Сашка разбился!" Я приподнялся с подушки и, ещё не веря началу этого дня, спросил: "Когда?!"

– Сегодня ночью! – и, выбежав обратно, зарыдала.

Она рыдала на кухне громко, при этом трясясь. Не видя, я знал, что всё именно так. Точно так же мама рыдала, когда умер отец. Прошло всего-то три года, и вот теперь – Сашка. Сбросив одеяло, я сел на кровати и уставился в окно. Яркое воскресное солнце, ветка тополя с ёмно-зелёными листьями неподвижна, будто нарисованная. Это значит – полный штиль. Как он мог разбиться в такую погоду? Я вышел на кухню босиком, ощутив подошвами прохладу пола. Прямо как в детстве, когда я тут же слышал вслед от мамы: "Тапки кто будет надевать?!" Но сейчас я сам должен что-то сказать маме, которая плакала, поводя плечами, отвернувшись к окну. Я приблизился и обнял её за плечи.

– Где разбился? Куда летел?

Мама шумно хлюпнула носом.

– На машине… – и снова зарыдала.

– На машине?.. Он за рулём был?